— Думается, вы меня не помните, мисс, — сказал он, встав, когда я вошла. — Фамилия моя Ливен, я служил кучером у миссис Рид, когда вы жили в Гейтсхеде восемь-девять лет тому назад. Я и теперь там служу.
— Ах, Роберт! Здравствуйте! Я прекрасно вас помню. Вы иногда позволяли мне покататься на гнедом пони мисс Джорджианы. А как поживает Бесси? Вы ведь женились на ней?
— Да, мисс. Моя жена здорова, благодарю вас. Два месяца назад она подарила мне еще ребеночка. У нас их теперь трое. Мать и дитя чувствуют себя очень хорошо.
— А как ваши господа?
— Сожалею, мисс, но новости у меня самые дурные. У них большое несчастье. Такая беда!
— Надеюсь, никто не умер? — спросила я, посмотрев на его черную одежду. Он взглянул на черную ленту, обвивавшую его шляпу, и ответил:
— Мистер Джон умер неделю назад в своей лондонской квартире.
— Мистер Джон?
— Да.
— Как его матушка перенесла это?
— Так, мисс Эйр, это не был несчастный случай. Жизнь он вел самую беспутную, а последние три года и вовсе свихнулся, вот и умер темной смертью.
— Да, я слышала от Бесси, что он вел себя не очень хорошо.
— Не очень хорошо? Да хуже некуда! Губил свое здоровье и проматывал имение со скверными приятелями и с женщинами, скверней которых не бывает. Запутался в долгах и угодил в тюрьму. Мать за него уплатила раз, уплатила два, но чуть он выходил на свободу, как снова принимался за прежнее в той же компании. Умом он никогда крепок не был, а негодяи, с которыми он водился, и вовсе его задурили. Недели три назад он приехал в Гейтсхед и потребовал, чтобы хозяйка отписала ему все. Она отказалась: дескать, он и так почти ее разорил. Ну, он уехал в Лондон, а потом пришло известие о его смерти. Как он умер, одному Богу известно. Поговаривают, что наложил на себя руки.
Я молчала: новость была страшная. И Роберт Ливен продолжал:
— Хозяйка сама уже давно нездорова была. Очень растолстела, да и ослабела. Ну а тут разорение — она все боялась совсем нищей остаться, — и пришла в расстройство. А известие о смерти мистера Джона и о том, как он умер, так ее поразило, что с ней удар приключился. Три дня говорить не могла, а во вторник ей полегчало, и все она вроде что-то сказать хотела, все знаки моей жене делала и мычала. А Бесси только вчера утром разобрала, что она ваше имя произносит, а потом и другие слова: «Привезите Джейн… пошлите за Джейн Эйр, мне надо с ней поговорить». Бесси толком не разобрала, в своем она уме или нет, то есть понимает ли сама, что говорит. Но она сказала мисс Рид и мисс Джорджиане и посоветовала послать за вами. Барышни хотели было отложить это, да только их мать совсем беспокойной стала и все повторяла: «Джейн! Джейн!», пока они не согласились. Я из Гейтсхеда уехал вчера, и коли вы поедете, мисс, так нам бы завтра с самого утра.
— Хорошо, Роберт, я буду готова. Мне кажется, я должна поехать.
— Я тоже так думаю, мисс. Бесси так и сказала, что вы не откажетесь. Да только, наверное, вам отпроситься надо?
— Да, и я сейчас же об этом поговорю.
И, проводив Роберта в людскую, я поручила его заботам жены Джона и самого Джона, а сама отправилась на поиски мистера Рочестера.
В нижних апартаментах я его не нашла. Не было его ни во дворе, ни в конюшне, ни в саду. Я спросила миссис Фэрфакс, не видела ли она его. Да-да, он как будто играет в бильярд с мисс Ингрэм. Я поспешила в бильярдную, откуда доносились голоса и щелканье шаров. Играли мистер Рочестер, мисс Ингрэм, обе мисс Эштон и их кавалеры. Потребовалось некоторое мужество, чтобы вторгнуться в такое общество, однако мое дело не терпело отлагательств, а потому я подошла к моему патрону, стоившему рядом с мисс Ингрэм. Она обернулась на звук моих шагов и смерила меня надменным взглядом. Ее глаза словно говорили: «Что еще понадобилось этой ползучей твари?» А когда я негромко произнесла: «Мистер Рочестер!», она сделала жест, словно ей очень хотелось меня прогнать. Я помню, как она выглядела в ту минуту — удивительно грациозной и поразительно красивой. На ней было утреннее платье из небесно-голубого шелка, темные волосы обвивал лазурный газовый шарф. Она была поглощена игрой, и высокомерная досада еще усилила обычную надменность ее черт.
— Эта особа как будто ищет вас? — осведомилась она у мистера Рочестера, и он повернулся посмотреть, какая «особа». На его лице промелькнула странная гримаса, столь же не поддающаяся истолкованию, как и многие другие выражения, порой появлявшиеся на его лице. Он бросил кий и вышел следом за мной.
— Что такое, Джейн? — спросил он, когда закрыл за нами дверь классной комнаты и прислонился к ней.
— С вашего разрешения, сэр, мне нужен отпуск на неделю или две.
— Для чего? Куда вы собрались?
— Навестить больную, которая прислала за мной.
— Какую больную? Где она живет?
— В Гейтсхеде, в ***шире.
— В ***шире? Так это же в ста милях отсюда! Кто она такая, что заставляет ехать к ней в такую даль?
— Ее фамилия Рид, сэр. Миссис Рид.
— Рид… Гейтсхед… Был Рид, владелец Гейтсхеда, мировой судья.
— Она его вдова, сэр.
— А какое отношение имеете к ней вы? Откуда вы ее знаете?
— Мистер Рид был моим дядей, братом моей матери.
— Да неужели? Вы никогда мне раньше этого не говорили. Всегда утверждали, что у вас нет родственников.
— Таких, кто признавал бы меня, и нет, сэр. Мистер Рид давно скончался, а его вдова избавилась от меня.
— Почему?
— Потому что я бедна, была для нее обузой, и она меня терпеть не могла.
— Но у Рида же были дети? Значит, у вас есть двоюродные братья и сестры? Вчера Джордж Линн говорил про какого-то Рида из Гейтсхеда: по его словам, другого такого порочного шалопая в Лондоне не найти. А Ингрэм упомянул мисс Джорджиану Рид из того же поместья, которой не то в прошлом, не то в позапрошлом сезоне очень восхищались в лондонском свете.
— Джон Рид умер, сэр. Он разорился сам, почти разорил мать и как будто покончил с собой. Новость эта так поразила его мать, что с ней случился апоплексический удар.
— Так чем вы
