– Молодец, Федор, – нежно погладил сына по головке Годунов. – Правильно рассудил. А меня бояре Романовы, Шуйские, Мстиславские до сих пор упущенной победой попрекают, мол, сидели бы в Нарве, в ус не дули, заперлись бы там, новые вылазки на земли короля обдумывая… Вот так-то, сынок, а я паузу себе для спокойного времени отвоевал не силой, а дипломатической хитростью…
– Зачем? – спросил Федор, восторженно глядя на отца. – Впрочем, я догадываюсь, зачем…
Царь хотел ответить сразу, но вдруг уловил в умных глазенках сынишки, что и юный Федор-царевич без подсказки отца сам скажет правду-истину государственной внешней политики, связанной тесными узами с политикой внутренней, с вопросами рачительного хозяйствования. Да с тем же крепостничеством, с теми же беглыми крестьянами. Попробуй, набери войско, если полцарства крестьян в бегах. Создай армию «из беглых», так та армия своих воевод перебьет раньше, чем дойдет до тех же шведов, поляков, крымчаков. В конце концов, он и замирение на северо-западных границах со шведами устроил, помог стравить поляков и шведов в военных конфликтах, чтобы самому как-то мягко с Юрьевым днем разобраться, местами ослабляя крепостничество, в плодородных землях давая «вольную» крестьянам с работящими руками, наделяя землей не только дворян-помещиков, но и работящих мужиков, привязывая их с семьями не крепостничеством, а хозяйственной деятельностью.
– Сообразил?… Говори, только не торопись, обоснованно и веско, так, как будто не я, а ты государь на моем царском месте, русский царь, которому ошибаться нельзя, не велено Господом ни перед бедными, ни перед богатыми.
Борис Федорович обрадованно заметил, что его последнее замечание заставило умного царевича собраться, сосредоточиться, еще бы, он собирался бурно и непосредственно, со всем пылом и энтузиазмом детства поделиться с отцом о пользе хозяйственной деятельности государства, улучшении законной хозяйственности, тех же законов государственных, что работают на благо, а не на вред страны, но задумался: он ведь в этой игре с отцом уже сидит на царском столе: он уже не царевич, а царь…
«А царю не надо спешить и шататься, ибо любое шатание всегда чревато, – кольнуло в сердце у Годунова от мысли, чреватой поражением и от узаконенного рабства, и от беспредельной вольности. – Вот за глаза меня называют „рабоцарь“ даже те, кто при той же великой вольности крестьянам, как казакам и бежавшим от хозяев вчерашним холопам, – ведь взвоют и царя обвинят в излишней вольности в государстве… Только я всегда чуял и чую великую угрозу со стороны беспредельной вольности и свободы для мятежей и разбоев. Потому при царе Блаженном и запретил нищие метания безземельных пахарей: уходить от владельцев земель в пресловутый Юрьев день. И не стало последней отдушины у безземельных сразу после установления патриаршества на Руси, с патриархом Иовом на престоле, сразу после долгожданного рождения сына Федора-царевича… Не только о династии Годуновых думал, сильной царской власти, поддержанной духовно церковью, но и своей поддержке дворянами-помещиками… Нет надежды на бояр родовитых, те волками на меня глядят, как те же Романовы, лишь бы при удобном случае мне в горло вцепиться, до власти, до престола докарабкаться… А крестьяне?… Их ведь большинство… Чего-нибудь придумаю и для них в замирение с противниками на всех наших границах. Пусть пока – временно – крестьяне побудут собственниками земли… Пока… Не все ведь побегут в степь, пополняя ряды вольных людей…»
– Говори, Федор, – сказал Годунов сыну, отвлекаясь от тягостных мыслей.
И девятилетний мальчик выдал мощную тираду по хозяйственным вопросам страны в период сотворенного правителем замирения с врагами государства, как надо внутренние насущные задачи решать, как соотносить и дозировать «рабство крепостничества» и «вольность крестьянства» на русских землях… Отец его не останавливал… Они уж давно вместе – на равных – обсуждают острейшие государственные и политические вопросы страны… А призыв «будьте как дети» Борис Федорович сам на своей шкуре воплотил в жизнь: запирался надолго с иностранцами и постигал языки иноземные, играя в «ролевые игры», как дитя малое, не прикасаясь к перу и бумаге… Да, он неграмотный, с точки зрения многих бояр и дворян, потому что не может грамотно писать и плохо читает, зато свободно или бегло говорит на многих языках. Вот и сына его «бумажной грамоте» и счету учат другие люди, а он, играя с ним во многие «ролевые царские игры», легко и непринужденно обучил его азам многих языков… И потом уже передал царевича в умелые руки своих толмачей и иностранных придворных, чтобы те помогли сыну в языковой практике, научили царевича «бумажной грамоте» на разных языках и наречиях…
– …Грамотно рассуждаешь, сынок… А вот тебе еще один сложный вопросец, прямо скажем, на засыпку… Не возражаешь?…
– А чего возражать, – весело отозвался Федор, – ведь если засыплюсь, ты же меня не выпорешь, как раба, безземельного крестьянина.
– Не выпорю, – с улыбкой ответил Борис Федорович, – царевичей нельзя пороть, плохими царями будут. Между прочим, как у тебя успехи в битве на саблях, на кулаках, конник?
Конником отец назвал сына недаром. Любил и сам смотреть на сына-конника, и специально приглашал царицу Марию, царевну Ксению, чтобы они всей счастливой дружной семьей радовались успехам царевича в пешем и конном воинском деле. А конником Федор был «от Бога», с трех лет на коне с малой сабелькой, а к девяти годам такого воина хоть в конном полку пускай на врага-неприятеля, – догонит и пленит, если не зарубит… Любил царь Борис сына-престолонаследника, готового уже сейчас к бою…
– Так в чем вопрос на засыпку?…
– Вот в чем: почему большинство священнослужителей, а среди них все митрополиты, епископы, даже патриарх Иов, выступили против моего предложения организовать в Москве первый русский университет? Почему они против даже устройства школ на государственной основе? Ну-ка, сообразишь, или помощь нужна?
– А им выгодно то, что они самые образованные люди в стране, потому что у них много свободного времени для своего образования, для чтения церковных книг… А у простых людей времени нет, работать, пахать надо… Таких ведь большинство, и детей своих тоже вынуждены привлекать к работе на дому, в поле на земле… Нет у крестьян свободного времени… А заставь святых отцов, помимо молитв в церкви, еще в поле работать…
– Послушали бы тебя патриарх Иов или святой Иосиф Волоцкий, недовольны
