Главное в том, что, по мнению тех же Романовых, Годунов, даже избравши себя на престол с помощью сначала «карманного митрополита», а потом и «карманного патриарха» Иова, нарушил порядок передачи власти, когда власть передавалась от «природного» государя к такому же «природному» наследнику, причем только наследнику из рода удельных Рюриковичей, которые по феодальному плану имели законное право на престол. Ведь с точки зрения князей Романовых, Годунов был боярином-простолюдином. За родство с князем или царем любого худородного дворянина могли произвести в бояре, но никогда не могли «провести в князья».
Борис Годунов первым нарушил «природный порядок предков», став первым избранным царем в истории Руси, к тому же будучи из худородного дворянского рода. Но Годунов все-таки, с поддержкой освященного Собора и с опорой на «своего» патриарха, который был ему всем обязан восшествием на митрополичий и патриарший престол, воспользовался «правовой» формой своего избрания на царство. А Романовы с Бельским и другими боярами застопорили в Думе «утверждение царя», а потом и вовсе хотели аннулировать «избрание царя», временно поставив на царство Бельского или Федора Никитича, чтобы все равно впоследствии утвердить «царскую династию Романовых».
И тут отец-царь и сын-царевич Годуновы нашли хитроумный выход, чтобы спровоцировать партию Романовых и лично ее вождя на открытое выступление против царя. Сначала ключевую знаковую роль сыграл Федор-царевич, которого монашествующие кликуши из партии Романовых объявили слабоумным и даже безумным, распустив такие мерзкие слухи в народе. Мол, чего «царю-отравителю» биться за царство, если его престолонаследник слабоумен и безумен, да и в здравии ущербен. А Годунов хитро сам «заболел», в пику этим слухам о «болезни сына», и показал народу не слабоумного, а умного мальчика, горюющего о «болезни батюшки».
Когда, якобы из-за болезни, царь не смог своевременно выехать на богомолье в Сергиеву лавру, его сын написал и привез монахам «грамотное» письмо, собственноручно написанное престолонаследником. Этот факт, во-первых, по признанию летописцев, поразил духовенство, надо же, царевич в грамоте подкован, а во-вторых, изложил положение дел во дворце – «отец недомогает».
И теперь мишенью распускаемых слухов становится не слабоумный Федор-царевич, а «смертельно больной царь Борис». Дошло до того, что дипломат из польского посольства в Москве написал своему правительству, что московские власти не в силах скрыть от народа плачевное состояние царя, в связи с чем в столице распространились тревожные слухи о возможных волнениях при переходе престола от отца к сыну.
А поводом для послания польского дипломата послужило перенесение царя на носилках в присутствии царицы и сына-наследника в церковь, где он пожелал молиться за укрепление своего здоровья. Усилившиеся провокационные слухи о неизлечимой болезни царя, его скорой смерти так или иначе обостряли новый династический кризис. Польские послы, злорадно потирая руки, на основании московских слухов, циркулирующих в разных слоях общества, делали неутешительный вывод для царской власти и партии Годуновых: ряды противников царя с каждым днем ширятся, никакие строгости и меры противодействия антигодуновским силам не приведут ни к чему путному. Все закончится новыми волнениями и мятежами, свержением царя, приходом к власти новой партии и нового царя.
И в резонанс ожиданиям польских дипломатов, партия Романовых решила открыто и нагло, по всем меркам политического приличия, выступить против царя Годунова, смести его с престола каленой метлой «народных волнений и мятежей». Братья Романовы и их окружение, не довольствуясь распространением злодейских, убийственных слухов против царя и царевича, тайно начали готовить и собирать боеспособные отряды из своих дворян и холопов. Несколько холопских отрядов были размещены в окрестностях столицы. Несколько сотен отборных ратников из дворян-помещиков и воевод-воинов было сосредоточено на огромном подворье первого боярина Думы Федора Никитича, что на Варварке, рядом с Кремлем.
Только опасный заговор Романовых, спровоцированный «болезнью царя», с выносом «изнемогающего» Годунова в церковь на носилках, не остался не замеченным верными людьми царя из партии Годуновых. И случилось то, что случилось, что не вошло в историю государства Российского, составленную и правленую приверженцами новой 300-летней династии.
По стечению случайных обстоятельств, польское посольство также находилось на Варварке, но поляки были далеки от мыслей сообщать властям о готовящемся преступном захвате власти мятежниками Романовыми, что говорит о долгом и тесном сношении поляков с этой изменнической партией…
Зато они стали свидетелями нападения хорошо вооруженного царского войска Годунова на подворье Федора Никитича, отряды которого оказались явно не готовыми к неожиданному штурму укреплений на Варварке для подавления боярского мятежа, локализованного в одной точке столицы.
Польский дипломат живо описал ночные события 26 октября 1600 года: «Этой ночью его сиятельство канцлер сам слышал, а мы из нашего двора видели, как несколько сот стрельцов вышли ночью из замка Кремля с горящими факелами, и слышали, как они открыли пальбу, что нас испугало… Дом, в котором жили Романовы, был подожжен… некоторых царь Борис убил, а некоторых арестовал и забрал с собой».
Утром Борис Федорович, согласно заведенному порядку, спокойно и деловито занимался с сыном-царевичем, не проронив словечка о вчерашнем подавлении мятежа. Только Федор, не спавший всю ночь вместе с матерью и сестрой и все уже знавший о случившемся глухой октябрьской ночью, спросил отца:
– Скажи, батюшка, теперь-то не будут распускать слухи, что царь больной и немощный, а его сын то ли слабоумный, то ли вообще безумный?
– Не будут, сынок, какое-то время – это точно… А дальше – не знаю… И Юрьев день восстановлю, и все сделаю для крестьян безземельных, чтобы им была достойная вольная жизнь в моем государстве…
– Знаешь, батюшка, мне совестно и неловко, что призвал тебя больным и немощным прикинуться, на люди якобы умирающим показаться на носилках…
– Иногда, чтобы победить сильного коварного соперника, считай, противника кованого, не грешно и слукавить…
– И все равно как-то неловко… Совестно… Через обман и лукавство победы достигать – это не по-божески…
– Многое ли ты знаешь, сынок, что по-божески и что не по-божески… Зато никто слухи не будет распускать, что у царя сын слабоумный или совсем без ума отрок безумный… Все равно ведь когда-нибудь прознают про нашу с тобой хитрость на грани с лукавством политическим и государственным…
– Дай Бог, чтоб подольше не признали о нашей с тобой хитрости, но все равно мне, батюшка, как-то совестно… Неуютно на душе, неловко как-то…
Борис Федорович привлек сына к своей груди и почувствовал: дрожит, как тонкое деревце на ветру, его хрупкий, неопытный совестливый
