Скюльвенд из другого времени…
– Ты знаешь, – раздался голос, – мне жаль, что последние из твоего народа погибли при Кийуте. – Голос звучал как его собственный. Очень похоже. – Нет… жалость – не то слово. Сожаление. Сожаление. Все старые мифы рухнули в одно мгновение. Мир стал слабее. Я изучал твой народ, внимательно изучал. Выведывал ваши тайны, ваши слабости. Уже в детстве я знал, что однажды усмирю вас. И вот вы пришли. Издалека – крохотные фигурки, прыгающие и вопящие, как перепуганные обезьяны. И это Народ Войны! И я подумал: в этом мире нет ничего сильного. Ничего, что я не мог бы покорить.
Найюр судорожно вздохнул, пытаясь сморгнуть слезы боли, застилавшие глаза. Он лежал на земле, а руки его были связаны так туго, что он почти не чувствовал их. Какая-то тень склонилась над ним, промокая его лицо влажной холодной тряпицей.
– Но ты… – продолжала тень. Она покачала головой, словно говорила с милым, но раздражавшим ее ребенком. – Ты…
Когда его взгляд прояснился, Найюр пригляделся к окружающей обстановке. Он лежал в походном шатре. Холст на потолке крепился у шеста в середине. В дальнем углу валялась куча хлама, покрытого запекшейся кровью, – его хауберк и одежда. За спиной у того, кто ухаживал за ним, виднелся походный стол и четыре стула. Собеседник Найюра, судя по роскошным доспехам и оружию, был из высших офицеров. Синий плащ означал, что это генерал, но разбитое лицо…
Человек выжал красноватую воду в медный таз, стоявший у головы Найюра.
– Ирония в том, – сказал он, – что ты вообще ничего не значишь. Единственная забота империи – это Анасуримбор, лжепророк. И вся твоя значимость происходит от него. – Смешок. – Я это знаю и все равно позволял тебе подначивать меня. – Лицо омрачилось. – И я ошибся. Теперь я это вижу. Разве обиды, нанесенные плоти, сравнятся со славой?
Найюр злобно посмотрел на незнакомца. Слава? Нет никакой славы.
– Столько мертвых, – говорил человек с печальной усмешкой. – Ты сам придумал это? Пробить дыры в стенах. Заставить нас загнать тебя и твоих крыс в норы. Замечательно. Я почти пожалел, что не ты командовал при Кийуте. Тогда я понял бы, правда? – Он пожал плечами. – Вот так и показывают себя боги, да? Ниспровергая демонов.
Найюр напрягся.
Что-то в нем невольно дрогнуло.
Незнакомец улыбнулся.
– Я знаю, что ты не человек. Я знаю, что мы родня.
Найюр попытался заговорить, но из горла вырвался хрип. Он провел языком по запекшимся губам. Медь и соль. Заботливо нахмурившись, незнакомец поднял кувшин и плеснул ему в рот благословенной воды.
– Значит, ты, – прохрипел Найюр, – бог?
Человек выпрямился и странно посмотрел на него. Пятна света бегали по гравированным фигурам на его кирасе, как по воде. Голос звучал пронзительно.
– Я знаю, что ты любишь меня. Люди часто бьют тех, кого любят. Слова подводят их, и они пускают в ход кулаки… Я много раз это видел.
Найюр опустил голову, закрыл глаза от боли. Как он попал сюда? Почему он связан?
– А еще я знаю, – продолжал человек, – что ты ненавидишь его.
«Его». Не ошибешься – так напряженно произнес он это слово. Дунианин. Человек говорил о дунианине, и говорил о нем как о враге.
– Ты не захочешь, – сказал Найюр, – поднять на него руку.
– И почему же?
Найюр повернулся к нему, моргая.
– Он знает сердца людей. Он отнимает у них начала и так повелевает их концом.
– Значит, даже ты, – сплюнул неизвестный генерал, – даже ты подпал под общее безумие! Эта религия… – Он повернулся к столу и налил себе чего-то – с пола Найюру не было видно. – Знаешь, скюльвенд, а я уж подумал, что нашел в тебе равного. – Человек ядовито рассмеялся. – Я даже намеревался сделать тебя своим экзальт-генералом.
Найюр нахмурился. Кто же он?
– Нелепо, я понимаю. Совершенно невозможно. Армия взбунтовалась бы. Толпы рванулись бы штурмовать Андиаминские Высоты! Но что поделать… Мне показалось, что вместе с таким, как ты, я затмил бы самого Триамиса.
Ужас пробудился в душе Найюра.
– Ты знаешь? Знаешь ли ты, что смотришь на императора? – Человек поднял чашу с вином. – Икурей Конфас Первый. – Он выпил и выдохнул. – Со мной империя возродится, скюльвенд. Я киранеец. Я кенеец. Скоро все Три Моря будут целовать мне колени!
Найюр вспомнил кровь и искаженные от ярости лица. Рев тысяч голосов. Огонь. Все нахлынуло разом – ужас и экстаз Джокты. А затем он… Конфас. Бог с разбитым лицом.
Скюльвенд рассмеялся, громко и от души. На мгновение человек застыл, словно неожиданно осознал свое бессилие.
– Ты издеваешься надо мной, – произнес он с неподдельным недоумением. – Насмехаешься!
И тут Найюр понял, что Конфас говорит искренне и верит в собственные слова. Конечно, он сбит с толку. Он признал брата, так почему же брат не признает его?
Вождь утемотов засмеялся громче.
– Брат? Твое сердце визгливо, твоя душа бесцветна. Твои заявления нелепы, ты не понимаешь истинной сути событий. Ты говоришь как глупый маменькин сынок. – Найюр сплюнул розовую слюну. – Равный? Брат? В тебе нет стали, чтобы быть моим братом. Ты сделан из песка. И скоро тебя развеет ветром.
Не говоря ни слова, Конфас шагнул вперед и опустил ногу в тяжелой сандалии ему на голову. Мир погрузился во тьму.
Найюр хрипел, захлебываясь кровью. При этом он необыкновенно отчетливо слышал, как уходит экзальт-генерал, как скрипит кожа под его кирасой, как ножны царапают кожаную юбку. Конфас отбросил полог шатра и вышел в лагерь, где его встретили приветственными криками. И Найюр ощутил себя меж двух огромных жерновов: землей, что терзала его избитое тело, и круговертью людей с их фатальными устремлениями.
«Наконец-то, – рассмеялось что-то в глубине его души. – Наконец-то все кончится».
В шатер вошел генерал Сомпас. Лицо его было мрачным, в руке он держал кинжал. Не раздумывая, он опустился на колени подле Найюра и начал перерезать кожаные ремни, связывавшие скюльвенда.
– Остальные ждут, – приглушенным голосом сказал он. – Твоя хора на столе.
Найюр смог лишь хрипло прошептать в ответ:
– Куда ты ведешь меня?
– К Серве.
Генерал без помех провел скюльвендского пленника к темному краю нансурского лагеря. Они прошли сквозь ряд часовых, пересекли ликующий и пирующий лагерь. Никто не спросил, почему генерал одет в капитанскую форму. Эту армию возглавлял блестящий и экстравагантный командир, чьи странности неизменно приводили к победе и отмщению. А Биакси Сомпас был его человеком.
– Это всегда так просто? – спросил Найюр у твари.
– Всегда, – ответила тварь.
В темноте под ветвями рожкового дерева их ждали Серве, ее братья и восемь коней, нагруженных всем необходимым. Еще не забрезжил рассвет, когда далеко позади, за спиной, они услышали первый сигнал
