Он почувствовал, как кровь приливает к лицу.
– Но убийца – это я! Самый жестокий из людей! Все люди скованы цепями. Они подражают своим отцам от начала времен! Таков завет земли. Завет крови. Я встал и узрел, что мои цепи – дым. Я обернулся и увидел пустоту… Я свободен.
Она несколько мгновений внимательно смотрела на него. Ее прекрасное лицо застыло в лунном свете, на нем отражалась задумчивость.
– Да… Как и тот, за кем ты охотишься.
Кто эти пустые твари?
– Ты зовешь себя моей возлюбленной? Ты думаешь, ты моя защита? Моя добыча и трофей?
Она закрыла глаза в страхе и печали.
– Да…
– Но ты нож! Ты копье и молот. Ты яд, опиум! Ты берешь мое сердце, как рукоять, и сражаешься мною, как оружием. Сражаешься мною!
– А я? – послышался мужской голос. – Что ты скажешь обо мне?
Это заговорил один из братьев Серве, сидевший справа от нее. Но нет, он не был ее братом… Он – змей, чьи кольца всегда сжимали сердце Найюра. Моэнгхус, убийца, в доспехах и со знаками отличия нансурского пехотного капитана.
Или это Келлхус?
– Ты…
Дунианин кивнул. Воздух стал тяжелым и влажным, как в якше. И таким же смрадным.
– Кто я?
– Я…
Что за безумие? Что за дьявольщина?
– Говори, – повелел Моэнгхус.
Сколько же лет он прятался в Шайме? Как долго готовился? Это не имело значения. Найюр и солнцу вспорол бы брюхо своей ненавистью! Он вырезал бы свое сердце и погрузил мир в бездонный мрак!
– Скажи мне… кого ты видишь?
– Того, – сказал Найюр, – за кем я охочусь.
– Да, – подтвердила Серве. – Убийцу.
– Он убил моего отца своими словами! Пожрал мое сердце своими откровениями!
– Да…
– Он освободил меня.
Найюр снова повернулся к Серве. Его переполняла тоска, разрывающая сердце. Лоб, щеки, подбородок Серве пошли трещинами. Узловатые щупальца вылезли из-под совершенных черт ее лица, и оно мягко оплыло. Ее губы исчезли. Она подалась вперед в медленном всеохватывающем стремлении. Щупальца, длинные и тонкие, протянулись и охватили затылок Найюра. Она крепко сжала его, словно в кулаке, и притянула ко рту. К своему настоящему рту.
Найюр встал на ноги, затем без усилия поднял ее на перевязанные руки. Такая легкая… Восходящее солнце плеснуло светом на их переплетенные тела.
– Идем, – сказал Моэнгхус. – Следы свежие. Мы должны нагнать нашу добычу.
Вдалеке они услышали рога. Нансурские рога.
Они знали, что Конфас хочет схватить их любой ценой, и поэтому отчаянно гнали лошадей. Они ориентировались лишь на свою усталость, а не на смену дней и ночей. По словам тварей, Конфас послал колонну на юг от Джокты сразу же после высадки. Его план предполагал, что Священное воинство ничего не знает, но, поскольку Саубон наверняка проведает о предательстве, ему придется перекрыть все пути между Караскандом и Ксерашем. Значит, нансурские войска находились и позади, и впереди их маленького отряда. Лучшее, что они могли сделать, – направиться строго на юг, пересечь Энатпанею и затем пробраться на восток через Бетмуллу, где из-за особенностей ландшафта преследовать их будет трудно.
Найюр разговаривал со своими спутниками и кое-что узнавал о них. Они называли себя «последними детьми инхороев», хотя рассказывать о своих «Древних Отцах» не хотели. Они утверждали, что являются «хранителями Обратного Огня», хотя все вопросы об этом самом «хранении» и «огне» повергали их в смущение. Они никогда не жаловались, разве что говорили, что жаждут общения вне слов, или утверждали, что падают – всегда падают. Они настаивали, что Найюр может им доверять, потому как Древний Отец сделал их его рабами. По их словам, они словно псы – скорее подохнут с голоду, чем возьмут мясо из рук чужака.
Найюр видел, что они несут в себе искру пустоты. Как шранки.
В детстве Найюра очаровывали деревья. В степи они почти не встречались, и он видел их лишь в зимние месяцы, когда утемоты переносили свои стоянки в Сварут – холмистую равнину около моря, которое айнрити называли Джоруа. Иногда Найюр смотрел на голые деревья так долго, что они теряли объем и казались плоскими, как кровь, размазанная по морщинкам старухи.
Люди как деревья, думал Найюр. Их густые корни сплетены, а стволы разветвляются в разные стороны, соединяясь в великой общей кроне человечества. Но эти существа, шпионы-оборотни, были чем-то совершенно иным, хотя неплохо подражали людям. Они не просачивались в мир, как люди. Они прорывались сквозь обстоятельства, а не пытались овладеть ими. Они походили на копья, таившиеся в гуще человеческих дел. Шипы…
Бивни.
И это придавало им странную красоту, смертельное изящество. Они были просты, как кинжалы, эти оборотни. Найюр завидовал им и одновременно жалел и любил их.
– Два века назад я был скюльвендом, – сказало как-то существо. – Я знаю ваши пути.
– А кем еще ты был?
– Многими.
– А теперь?
– Я Серве… твоя возлюбленная.
Настойчивость Конфаса стала очевидной на третью ночь их скачки на юг. На энатпанейской границе они пересекли холмы, похожие на длинные дюны с острыми хребтами и ступенчатыми боками. Все вокруг зеленело, но растительность прилегала к земле, а не разрасталась пышно вверх. Трава выстилала открытые места, ползла по трещинам даже самых крутых откосов. Кустики кошачьего когтя испещряли склоны, заросли рожкового дерева встречались там и тут в долинах, хотя плодов еще не было. На закате, когда путники цепочкой ехали по гребню холма, Найюр увидел вдали в нескольких милях к северу десятки огней, мерцавших оранжевым на плоской вершине.
Близость огней не удивила его, а расстояние даже успокоило. Он знал, что нансурцы нарочно выбирали самые высокие точки, чтобы вынудить их поторопиться и загнать коней. Но его встревожило количество костров. Если преследователей так много и они зашли так далеко, то им известно, что Найюр не собирается в Карасканд к Саубону. Стало быть, они знают о его намерении отклониться к востоку. Кто бы ими ни командовал, он наверняка уже послал отряды наперехват, к юго-востоку. Это напоминает стрельбу наугад в темноте, но, похоже, у них бесконечное множество стрел.
На следующий день на пути им попался энатский козопас. Старый дурак появился внезапно, и прежде чем Найюр успел сказать хоть слово, Серве убила пастуха. Почва была слишком каменистой, чтобы зарыть тело, потому пришлось навьючить его на свободную лошадь – что, конечно, совсем измучило животное. Хищные птицы, постоянно парящие на границе мира и Той Стороны, почуяли мертвеца и полетели следом. Кружившие над головами стервятники выдавали всадников, как поднятое до облаков знамя. Ночью Найюр и его спутники пересекли долину и, хотя небеса были чисты, а ночь лунная, сожгли труп.
Они ехали еще неделю по неровной энатпанейской местности, избегая человеческого жилья, за исключением одной жалкой деревеньки – они разорили ее ради забавы и съестных припасов. Две последующие ночи небеса были затянуты тучами, тьма стояла почти непроглядная. Найюр раскалил свой
