Но свой маленький костер они развели напрасно. Ветер дул прямо с запада, через озеро. Оборотни первыми учуяли запах врага, но было поздно.
– Они идут, – вдруг сказала Серве, глядя на братьев. В тот же миг двое из них исчезли в зарослях.
Найюр отчетливо услышал фырканье коней, взбирающихся по земляному склону, и звяканье сбруи в темной глубине леса.
Зная, что Серве пойдет за ним, он бросился к плоскому фундаменту храма. Первые кидрухили показались из-за дубов как раз когда Найюр прятался за выступом. Они закричали, заметив его. Вслед за ними откуда-то появились дюжины других. Их кони без чепраков роняли слюну, встряхивая мордами. Воины потянулись за длинными мечами…
Из гущи деревьев раздался вопль.
Всадники в смятении развернули коней. Найюр увидел, как один из них упал, а вместо лица у него было кровавое месиво… Теперь они смотрели вверх, тревожно перекликаясь. Найюр разглядел братьев Серве: они мелькали в ветвях, разгребая листья. Кидрухили в задних рядах запаниковали.
Все до единого пустили коней галопом, при этом оглядывались и придерживали поводья, заворачивая вправо. Найюр слышал, как офицер кричит:
– От деревьев! Прочь!
Но его людей не надо было подгонять, они уже неслись через лагерь с дымящимся костром. Лошади без всадников рассыпались во все стороны.
Потом Найюр заметил луки, выгнутые, как у скюльвендов. Всадники вынимали их из лакированных футляров, низко притороченных к седлу – тоже по-скюльвендски. С боевым кличем кидрухили развернулись на склоне и двинулись вверх, подгоняя коней шпорами и шенкелями. Первые трое выстрелили и опустили луки, натягивая тетиву, – опять же как скюльвенды. Серве раскинула руки перед Найюром, отбила первую стрелу на лету и не обратила внимания на вторую, что прошла мимо. Третья вонзилась ей в руку.
Растерянный Найюр упал на одно колено. Спрятаться негде.
– Серве! – крикнул он.
Кидрухили двумя потоками охватывали холм с обеих сторон. Найюр инстинктивно забился в крайний левый угол древней платформы, пригнулся, укрываясь за выступом от одного отряда, но открываясь другому. Почти тут же всадники слева полетели прямо на него, подгоняя коней воплями «Хуп-хуп-хуп!» и поднимая луки…
Вдруг перед ним оказалась Серве. Мгновение она стояла – прекрасная, раскинувшая руки. Ее светлые волосы блестели на горном солнце…
Она танцевала для него.
Прикрывала его, подпрыгивала и отбивала стрелы. Она стояла спиной к Найюру, словно в некой ритуальной позе скромности. Ее рукава хлопали, как кожаные. Стрелы ударялись о платформу или свистели над головой Найюра.
Серве нырнула вниз и обхватила его руками. Стрела пронзила ее ладонь. Она ударила вверх ногой. В голень попала стрела. В спине торчали оперения еще двух. Она перевернулась, отбила новый выстрел, и три стрелы вошли в ее грудь и живот. Она круговыми ударами отбила следующие четыре, запрокинула голову и вытянула руки. Одна стрела вонзилась в тыльную сторону ее правой ладони. Вторая вошла в левое предплечье.
Она дернула головой. Из ее затылка вышел наконечник стрелы. Она всхлипнула, как маленькая девочка.
Но она не останавливалась. Ее кровь брызгала, сверкала в воздухе под солнцем.
А хор воплей и криков становился все громче. Послышался и оборвался сигнал рога. Но Найюр не видел ничего, кроме танца Серве. Гибкие бледные руки, истекающие кровью. Обагренная льняная сорочка, прилипшая к груди. Серве…
Его добыча.
Крики стихли. Копыта грохотали вниз по склону…
Она остановилась. Упала на колени, словно собиралась помолиться. Наклонила голову, раскрыла рот. Подняла пронзенную руку, вырвала березовое древко из горла. Ее движения были осторожными и четкими. Она потянулась назад, поискала на затылке наконечник, потянула за острие. Поток крови.
Серве повернулась к Найюру. Глаза ее улыбались и сверкали от слез. Она попыталась стереть с губ кровь, толчками изливавшуюся изо рта, но оцарапала шею застрявшей в ладони стрелой. Потом посмотрела на него, очень спокойная, и рухнула ничком на платформу. Найюр услышал треск дерева.
– Серве! – крикнул он.
Он встряхнул ее, и совершенное лицо распалось.
Оцепеневший, опустошенный, он в ужасе смотрел на то, что осталось после бойни. Братья стояли посреди мертвых нансурцев, без выражения глядя на него. У обоих в конечностях торчали стрелы, но им, похоже, было все равно.
Около десятка лошадей без всадников бродили поблизости, но кидрухилей и след простыл.
– Мы должны похоронить ее, – сказал он.
Серве помогла ему.
Глава 10. Ксераш
Души больше не видят происхождение своих мыслей, как не видят собственные затылки или внутренности. И поскольку они не способны различать то, чего не видят, есть определенное чувство, душа в каком-то смысле не может определить себя. Поэтому, когда она думает, всегда пребывает в одном и том же времени, в одном и том же месте и в качестве одной и той же думающей личности. Если вести пальцем по спирали, он будет двигаться по кругу; так череда мгновений всегда является настоящим, карнавал миров всегда остается здесь, а множество людей всегда остается мной. Истина в том, что, если душа могла бы постичь себя, как постигает мир – если бы она могла постичь свое происхождение, – она увидела бы, что нет ни «сейчас», ни «здесь», ни «я». Другим словами, она бы поняла, что как нет никакого круга, так нет и души.
Мемгова. Небесные афоризмыВы отпали от Него, как искры от пламени. Темный ветер дует, и вскоре вы погаснете.
Хроника Бивня. Книга Песней, глава 6, стих 33Ранняя весна, 4112 год Бивня, Ксераш
Через несколько дней после начала осады Героты длинная череда мулов вошла в лагерь – прибыл караван Багряных Шпилей. И словно по заказу, явились новые послы из города. На сей раз они вели себя как униженные просители. Врата за ними не закрыли. Как и обещал Воин-Пророк, древняя столица Ксераша сдалась.
В качестве дара ксерашцы принесли двенадцать отрубленных голов тех, кто приказывал закрыть ворота раньше, в том числе и капитана Хебраты, смертельно оскорбившего Воина-Пророка. Но предводители Священного воинства не удовлетворились этим, и Воин-Пророк сурово принял геротцев. Он заявил, что необходим урок, жертва, дабы искупить вину и предостеречь на будущее. И словно правосудие зависело от точного счета, он потребовал «дань дней»: поскольку прошло четыре дня с тех пор, как Герота закрыла перед ним врата, то четверо из каждого десятка геротцев должны быть казнены.
– К завтрашнему рассвету, – приказал он, – вы выставите двенадцать тысяч голов на городских стенах. Если этого сделано не будет, погибнете все.
Той ночью Священное воинство пировало, а Герота оглашалась криками. Утро осветило ее окровавленные стены, сплошь покрытые отсеченными головами. Тысячи голов, подвешенные либо в рыбачьих сетях, либо за челюсть на пеньковой веревке. Когда их пересчитали, оказалось, что геротцы превысили требование на три тысячи пятьдесят шесть голов.
И больше ни один город, ни одна крепость в Ксераше не осмеливались затворить
