Пошли искать. Комната его была заперта. Ни в саду, ни в погребе, ни в коридорах — нигде нету. Как в воду канул.
Нарушили обычай — ударили в колокол четвертый раз.
И тут не пришел. Сиденье его у алтаря стояло пустое. Этого никогда не бывало. Пришлось служить вечерню в его отсутствие. И что это была за служба! Все руками разводили, гадали: что сталось с настоятелем, где он, что делает?
Богослужение без настоятеля! Где это слыхано, где это видано, чтобы строгий и набожный настоятель не пришел в храм?
Поскорей бы конец. Что такое случилось? Отслужили быстро. Глотали целые фразы. Во время литании вместо «Помилуй, господи!» кричали «Помгосди!». Строчку за строчкой, скорей, скорей. Конец. Amen![29]
Все устремились на монастырскую галерею: снова искать настоятеля. Поднялись на второй этаж, к его двери, постучали; за дверью послышался шорох, и она открылась.
Перед ними стоял настоятель с трубкой, из которой не выходило ни облачка дыма. Кинув взгляд вокруг, они увидели, что по всему полу раскиданы горелые спички.
— Она не зажигается, — сказал настоятель. — Пойдемте к вечерне.
Им стало страшно, но патер Иордан ехидно проронил:
— Мы, reverendissime, только из костела…
До поздней ночи слышалась в комнате настоятеля горячая молитва:
— Я — только человек, господи! Слабое и хрупкое создание, которому не прожить без поддержки десницы твоей. Опутали меня сети греха и грозят гибелью душе моей. К тебе взываю, отче и боже мой! Сохрани душу мою, отпусти мне тяжкие мои прегрешения, боже, отче мой!..
На другой день трубка патера Иордана оказалась в коллекции настоятеля, причем прислужник его Анатолиус поставил ее в ряд «грешных» — между кальянами и наргиле турецких пашей.
Прошло несколько лет. Патер Иордан умирал у себя в келье. Он лежал в постели, на столике горели свечи, на скамеечке для коленопреклонения молились два патера.
Настоятель сидел у постели умирающего и печально смотрел на его лицо — окунувшееся, пожелтевшее, с заостренными чертами.
Патер Иордан спал. Вдруг он вздрогнул и начал перебирать пальцами по перине. Проснулся. Устремил мутный взгляд на настоятеля и прошептал:
— Reverendissime…
Худой рукой притянул к себе настоятеля и с усилием промолвил:
— Эта… трубка… Reverendissime… зажигается… со всех трех отверстий… Открыть… одно…
Он откинулся навзничь. Потом, собравшись с силами, тяжело дыша, продолжал:
— Одно… за другим… и зажечь сразу в трех местах…
Патер Иордан захрипел, упал на подушку и навеки покинул монастырь. Умер!
Так была раскрыта тайна трубки патера Иордана.
Кузнец Чекай
(Заметки из Галиции)
Закалянский кузнец Чекай сидел как-то раз перед кузницей и беседовал со старым Мишо.
— Женись, брат, — говорил Мишо. — Жена и дом обиходит, и за хозяйством присмотрит. Женись.
— Эх, — вздохнул Чекай, — мне уж сорок стукнуло, где тут жениться. Как женишься, пиши пропало. Ей, вишь, по душе то, от чего тебя с души воротит, и не нравится то, чем ты доволен.
Чекай махнул рукой и ударил по скамье.
— Это, кум, тебе только кажется, что жена в хозяйстве помощь — вовсе нет. Она и точно, помогает — деньги из кармана тянуть, а кончается все, вон как с Варжиной. Женился, а через несколько дней ушел в лес да и повесился на ремне под распятьем.
Деревня оживала. Щелкая кнутами, пастухи гнали вдоль дороги коров, посвистывая и поднимая пыль. Медленно катили возы с огромными ворохами сена, за ними шли хозяева.
— Вишь, Кася на тебя оглядывается, — заметил Мишо Чекаю, когда мимо них прокатил воз Борека.
— Пусть себе оглядывается, — грубо оборвал его Чекай, — знаем мы этих барышень. Только и знают — в разные стороны глазками стрелять. Я, когда в Станиславове служил, со многими гулял. Сегодня она тебе в любви клянется, а завтра, глядишь, уже с другим гуляет. Вот так-то. — Чекай снова ударил рукой по скамье и сплюнул.
Старый Мишо закурил коротенькую трубочку.
— Не все женщины плохие. Я вот, сам знаешь, два раза женат был. Первая жена, покойница, была старше меня на пять лет, а вторая — на восемь лет моложе, и обе добрые-предобрые. Теперь вот каждое воскресенье за них хоть стопочку да пропущу.
— А Кася Борек девушка красивая и умная, — продолжал старый Мишо, прищуривая то один, то другой глаз. — Сказывала мне недавно: что это, дядя Мишо, сосед-то наш, Чекай, такой из себя видный, а бирюк бирюком, к нам почти совсем не заходит. А коли и зайдет, только и разговору — подковал я, дескать, вчера коня Маловичу, такого он за триста золотых и брату родному не продаст. Хорош конь.
Старый Мишо рассмеялся.
— Да, брат, разве с девушками так говорят, — хлопнул он Чекая по колену.
Со двора напротив вышел Борек. Перейдя дорогу, он остановился перед Чекаем и Мишо и присел на лавку.
— Ну как дела, сосед, — обратился он к Чекаю, — сено свез уже?
— Слава богу, — ответил Чекай, недоверчиво поглядывая на Борека.
— Ну и как оно, ничего? — спросил тот.
— Да вроде ничего, не мокрое, — ответил Чекай.
— А ты что ж, коня у Маловича будешь покупать? — продолжал Борек.
— Да нет, не буду, — отвечал Чекай, заглядывая в кузницу, где еще догорали в горне угли.
— Надо бы тебе жениться, Чекай, — произнес ни с того, ни с сего Борек.
Чекай ударил рукой по лавке.
— Нет, сосед, не женюсь я, мы только что об этом с Мишо говорили. А что это ты меня все выспрашиваешь да советуешь? — Он подозрительно посмотрел на Борека, который отвечал ему добродушной улыбкой.
— Да просто так, — ответил Борек, — ну, а плуг-то ты починил?
— Починил, — отрезал Чекай.
— Пора опять коней ковать, завтра в лес поедем, — продолжал Борек. — Мальчишка утром приведет.
— Ладно, пусть приводит, — сказал Чекай.
— Ты что, и вправду никогда не женишься? — снова спросил Борек.
— Сказал нет, значит, нет, — решительно ответил Чекай, вытирая со лба пот. — Теплый вечер сегодня, — добавил он и опять уставился на кузницу, чтобы только не смотреть через улицу, где в воротах стояла дочь Борека Кася.
— Касенька, — крикнул Борек дочери, — принеси-ка нам кислого молочка.
Чекай стукнул кулаком по скамейке.
— Ты что, — испугался Борек.
— Да ничего… Комары — развелось их тут после дождя, — оправдывался кузнец.
С кринкой кислого молока подошла Кася, веселая, с блестящими глазами.
— Присядь-ка с нами, Касенька, — пригласил Борек дочку. — У Чекая всем места хватит.
Кася подсела к Чекаю и посмотрела ему прямо в лицо.
— Рассказал бы что-нибудь, Чекай, — сказала она, легонько хлопнув кузнеца по руке, — а то все в сторону смотришь да бурчишь чего-то.
Кузнец Чекай и вправду что-то бурчал себе под нос.
— Приходит ко мне позавчера молодой граф Пупильский, — начал Чекай. — Шел он на прогулку и остановился возле кузницы. А я как раз старосте ось чинил. Бью по раскаленному железу. Молодой граф посмотрел и говорит:
— А ну, кузнец, дай-ка мне молот, может, и я так смогу.
Я говорю:
— Если желаете, пожалуйста, ваша милость,
