Кейс взял себе кружку «Карлсберга» и нашел свободное место у стенки. Прикрыв глаза, он поискал в себе тесный узел гнева, чистый, пылающий уголек своей ярости. На месте, никуда не делся. Откуда бы это? Когда эти, в Мемфисе, намеренно его калечили, он чувствовал что-то вроде безнадежного отчаяния, а в Ночном Городе, когда убивал людей для защиты своих деловых интересов, так и вообще ничего такого не чувствовал; там, под надувным куполом, когда убили Линду, он чувствовал отвращение, тошноту и отвращение. Но никак не ярость. Где-то очень-очень далеко, на внутреннем мониторе его мозга, крошечное подобие Дина врезалось в подобие грязной стены, щедро расплескивая кровь и мозги. И тут он понял: гнев появился в аркаде, Уинтермьют рассеял, обнулил призрачную Линду Ли, грубо лишил его простейшей, животной надежды на еду, и тепло, и место, где поспать. Но он не осознавал этого до самого последнего времени, до разговора с голографическим конструктом Лонни Зоуна.
Она была странная, эта ярость. Кейс хотел — и не мог оценить ее размера.
— Бревно, — сказал он вслух.
Он был бесчувственным как бревно. Давно. Годы. Все эти ночи на Нинсэй, ночи с Линдой. Бесчувственность в постели и бесчувственность в холодном поту каждой наркосделки. Но теперь он нашел тепло, его согрело это убогое убийство. Мясо, сказало что-то в нем, это говорит мясо, не слушай его!
— Гангстер.
Кейс открыл глаза. Рядом стояла Кэт, в черном свободном платье. С волосами, все еще встрепанными после поездки на «хонде».
— Я думал, вы домой поехали, — сказал он и попытался замаскировать свое замешательство глотком из кружки.
— Я сказала ему скинуть меня около магазина. Вот, купила. — Кэт провела ладонью по бедру, по черной блестящей ткани. На ее запястье голубел знакомый Кейсу дерм. — Нравится?
— Сила. — Он машинально просканировал глазами лица окружающих, затем снова посмотрел на Кэт. — Ты сама-то понимаешь, чего тебе надо?
— Ну как тебе этот бета, Люпус? — Она стояла совсем рядом, буквально лучась жаром и напряжением, в прищуренных глазах — огромные, неестественно расширенные зрачки, на горле дрожит натянутое, как тетива, сухожилие. Свежая доза. — Словил кайф?
— Да, только отходняк обломный.
— Значит, нужно повторить.
— И что же, по твоему мнению, за этим последует?
— У меня есть ключ. Вверх по склону, сразу за «Парадизом», нехилая база… Хозяева как раз сегодня свалили в колодец — если ловишь тему…
— Ловлю, ловлю.
Горячими сухими ладонями она взяла его руку:
— Ты же — як, Люпус, правда? Гайдзинский боец якудза.
— Все-то ты понимаешь. — Кейс отнял у нее свою руку и полез за сигаретой.
— Только почему у тебя все пальцы на месте? Я считала, у вас полагается, как лажанешься, отрубать палец.
— Я никогда не лажаюсь. — Он закурил.
— Я видела эту твою чуву. В тот же день, когда тебя встретила. Ходит, как Хидэо. Даже страшно. — Кэт улыбнулась, излишне широко. — Но мне это катит. Она любит с девушками?
— Не знаю, не спрашивал. А кто такой Хидэо?
— Вассал три-Джейн, как она его называет. Вассал их семьи.
Только огромное усилие позволило Кейсу сохранить на лице скучающее, равнодушное выражение.
— Как это — Триджейн?
— Леди три-Джейн. Девка — зашибись. Башлевая, как не знаю. Тут же все принадлежит ее папаше.
— Этот бар?
— Фрисайд.
— Улет. Да, неслабые у тебя подружки, — уважительно покачал головой Кейс, а затем обнял Кэт и положил ладонь ей на бедро. — И где же это ты, Кэти, познакомилась с такими графьями? Может, ты и сама из таких? Может, вы с Брюсом втихаря тоже наследнички?
Тело под тонкой черной тканью плотное, упругое. Кэт придвинулась еще ближе. Засмеялась.
— Ну, понимаешь, — на кукольном личике притворная скромность, — она любит оттянуться. Ну, мы с Брюсом устраиваем… Ей там скучно — там, у них. Иногда папаша ее отпускает — но только вместе с Хидэо, чтобы тот ее сторожил.
— И где же это она скучает?
— «Блуждающий огонек», так у них называется. Она говорит, там очень красиво, бассейны и лилии. Это замок, настоящий замок из камня, как на картинках. — Кэт прижалась к Кейсу. — Слушай, Люпус, это не дело, что я под кайфом, а ты — нет.
На тонком, через шею, ремешке — крохотная кожаная сумочка. Ярко-розовые, обкусанные до мяса ногти. Кэт расстегнула сумочку и достала дерм в прозрачном пакетике. На пол упало что-то белое. Кейс нагнулся и поднял. Журавлик-оригами.
— Это Хидэо, — пояснила Кэт. — Он показывал, как их складывать, а я все никак не запомню. У меня шея получается не в ту сторону. — Она запихнула бумажную игрушку назад в сумочку.
Кейс молча смотрел, как ее пальцы отрывают пакетик, извлекают дерм, прижимают к внутренней стороне его запястья.
— Три-Джейн — это такая, с острым подбородком и нос как клюв? — Его руки описали контуры лица. — Брюнетка, молодая.
— Да. Но главное — классная баба. И денег по это самое место.
Наркотик ударил его, как скорый поезд, позвоночник превратился в раскаленный добела столб, вздымающийся из области простаты, просвечивающий все швы черепа рентгеновскими лучами накоротко замкнутой сексуальной энергии. Каждый зуб пел, подобно камертону, в своей лунке чистым и ясным, как абсолютный спирт, звуком. Под полупрозрачной оболочкой хромом и полировкой блестят кости, суставы покрыты тонкой пленкой силиконовой смазки. По внутренней, добела выскобленной поверхности черепа хлестали вихри песчаной бури, они генерировали волны тончайшего непрерывного звона, разбивавшиеся о заднюю внутреннюю оболочку глаз — прозрачных, непрерывно расширяющихся хрустальных шаров.
— Пошли, — сказала Кэт и взяла его за руку. — Ты словил приход. И я словила. И у нас впереди вся ночь.
Гнев нарастал быстро и неудержимо, он модулировал бета-фенэтиламиновое возбуждение, как сигнал — несущую частоту, рвался наружу, как сейсмическая волна, как едкая концентрированная жидкость. Тяжелая как свинец эрекция. Лица всех окружающих стали раскрашенными, как у кукол, розовые и белые пятна ртов двигались и двигались, выдувая хрупкие пузыри слов. Кейс посмотрел на Кэт и увидел каждую пору загорелой кожи, пустые стеклянные глаза, едва намечающуюся тяжеловесность фигуры, мельчайшую асимметрию грудей, ключиц и… где-то в глубине глаз, за ними, полыхнуло белым.
Он сбросил ее руку, отпихнул кого-то с дороги и рванулся к выходу.
— Ну и хер с тобой! — заорала вслед ему Кэт. — Да маздала я таких сраных козлов!
Ноги были словно чужие. Шатаясь из стороны в сторону, он шел на них, как
