— Мы в самом большом городе Европы. Кроме тебя, я не видела ни одной живой души.
— Вон там мужчина. На скамейке. — Недертон указал рукой. — Наверное, выгуливает собаку.
— Машин нет. Мертвая тишина.
— До переустройства главным общественным транспортом были поезда, ходившие в подземных тоннелях.
— Метро.
— Да. И оно по-прежнему есть, тоннелей даже стало больше, но как общественный транспорт почти не используется. Если тебе нужен поезд, метро может сконфигурировать его под заказ. В Чипсайд обычно ездят историческим поездом.
Именно таким возила его мать.
— Я видела несколько больших грузовиков.
— Они перевозят товары из подземки к месту назначения. У нас меньше частных автомобилей. Есть кебы. А в основном на велосипеде или пешком.
— Какие высокие деревья! Никогда таких не видела.
— Давай подойдем, глянешь. С променада гораздо более эффектное зрелище.
Недертон двинулся вперед, пытаясь вспомнить, когда был здесь последний раз. Они вышли на дорожку между деревьями.
— Так, значит, деревья не настоящие? — спросила Флинн.
— Настоящие, только их рост искусственно ускорен. И еще есть несколько квазибиологических крупнообъемных поглотителей углекислоты, которые выглядят как деревья.
Что-то дзинькнуло у них за спиной. Мимо, изо всех сил крутя педали черного велосипеда, пронесся человек в очках-консервах и забрызганном грязью бежевом тренчкоте. Длинные полы хлопали у него за спиной.
— Как это все сделали? — спросила Флинн.
С деревьев, многие из которых были выше стоявших здесь прежде домов, по-прежнему падали редкие крупные капли. Одна угодила Недертону за шиворот. В стороне Гайд-парка, за переплетением ветвей, угадывалось облако.
— Я могу открыть тебе трансляцию и показать, если хочешь.
— «УН»? — спросила она: надо понимать, телефоны соединились и она увидела его эмблему. — Это ты?
— Да. Прогуляемся до Гайд-парка, и я покажу тебе трансляцию, как все сделали.
Не задумываясь, он взял Флинн за руку — как перифераль, когда вел ее от машины, — и тут же осознал свою ошибку.
Флинн глянула настороженно и напряглась, будто сейчас отдернет ладонь, но не отдернула, а сказала просто:
— Ладно, покажи.
Так они и пошли, рука в руке.
— Ты был ужасно нелепый в «Перекати-Полли», — заметила Флинн.
— Примерно так я и догадывался.
Глава 85
Люди будущегоУилф объяснил, что все вокруг построили ассемблеры — как поняла Флинн, те самые мелкие штуковины, которые убили сестру его бывшей.
То, что он называл трансляцией, открылось в окошке перед глазами — оно было небольшое и не закрывало дорогу, но чтобы смотреть и в него и себе под ноги, требовалась привычка. Флинн догадывалась, что это типа визы, только не надо вставлять в глазницу.
Архитекторы поручили ассемблерам пробурить вдоль улицы цилиндрическую дыру. Дома уже тогда были наполовину разрушены, так что по большей части получилась не труба, а полукруглая выемка, гладкая-прегладкая, как стекло. Такой бывает мрамор или металл, но тут были старый кирпич и доски. Выпиленный ассемблерами кирпич выглядел как свеженарезанная печенка, дерево — как панели в автодоме Льва. Хотя сейчас это было мало где видно, поскольку затем все засадили сказочным лесом: стволы толстые, словно ненастоящие, могучие корни уходят вглубь развалин, а кроны такие высокие, что верхушек не разглядеть.
Гибриды, сказал Уилф. Что-то амазонское, что-то индийское, плюс ассемблеры, которые указывали, как и куда расти. Кора будто слоновья кожа, корни в таких же морщинках, но более тонких.
Говоря, Уилф жестикулировал. Чтобы пояснять трансляцию, он выпустил руку Флинн. Той больше нравилось, когда он ее держал, приятно было чувствовать что-то живое, пусть не своей ладонью, а периферали. Она много думала про Уилфа после его рассказа про джекпот. Ей казалось, что он сам не совсем понимает, насколько ему хреново от всей этой истории. Он вкладывает уйму энергии в то, чтобы убеждать других, потому что у него такая работа — а может, потому его и взяли на такую работу, — а на самом деле в чем-то постоянно убеждает самого себя. Может быть, в собственной реальности.
— Та женщина, к которой мы пойдем, твоя бывшая?
Трансляция уже закончилась, окно закрылось, его бляшка погасла.
— Я так о ней не думаю. Это был короткий эпизод, очень опрометчивый шаг.
— Она занимается каким-то искусством?
— Да.
— Каким?
— Она делает себе татуировки, — сказал он. — Но все гораздо сложнее.
— Типа пирсинга и тоннелей?
— Нет. Продукт — не татуировки. Продукт — она сама. Ее жизнь.
— То, что раньше называли реалити-шоу?
— Не знаю. А почему их так больше не называют?
— Потому что почти ничего другого не осталось, кроме «Чудес науки», аниме и бразильских сериалов. Слово теперь звучит старомодно.
Уилф остановился и прочел что-то, чего она не видела.
— Да. В каком-то смысле ее истоки — реальное телевидение. Оно срослось с политикой. И с искусством перформанса.
Они пошли дальше.
— Думаю, у нас это уже произошло, — сказала Флинн. Здесь как-то удивительно пахло, от мокрых деревьев наверное. — А кожа у нее не заканчивается?
— Каждое произведение — весь эпидермис целиком, от ступней до шеи. Отражающий ее жизненный опыт за творческий период. Снятую кожу консервируют и делают с нее миниатюры — факсимиле, — на которые люди подписываются. У Анни Курреж, которую ты будешь изображать, есть полный комплект миниатюр, хотя они ей не по средствам.
— Зачем она их купила?
— Она не купила, — ответил Уилф. — Я это выдумал для Даэдры.
— Зачем?
— Чтобы заставить ее одеться.
Флинн глянула на него искоса:
— Она сдирает с себя кожу?
— И параллельно наращивает новую. Удаление и восстановление практически одна операция.
— Ей потом больно?
— Я не был с нею рядом, когда это происходило. Впрочем, она прошла через такую операцию незадолго перед тем, как меня взяли на работу. Чистый кожный лист. После встречи с тобой, вернее, с Анни Курреж и еще двумя неопримитивистскими экспертами она согласилась не делать татуировок до завершения проекта.
— А чем они занимаются?
— Кто?
— Неопримитивисты.
— Это не сами неопримитивисты, а эксперты по ним. Неопримитивисты либо пережили джекпот собственными силами, либо сознательно вышли из глобальной системы. Те, вокруг кого вертелся проект, добровольцы. Экологический культ. Эксперты изучают их, вживаются в неопримитивистскую культуру, собирают ее артефакты.
— Мне кажется, тебе тут не нравится.
— На променаде?
— В будущем. И Тлен его тоже не любит.
— У Тлен смысл жизни — его ненавидеть.
— Ты ее знал до того, как она сделала себе эту штуку с глазами?
— Я был знаком со Львом еще до того, как он взял их двоих на работу. Тлен уже тогда была такая. Хороших техников мало, выбирать не приходится.
— А чем занимается Лев? — Флинн не была уверена, что богатые обязательно чем-нибудь занимаются.
— Влиятельная семья. Старая клептократия. Два старших брата в деле, Лев как бы в свободном поиске. Присматривается, во что можно инвестировать. Не столько ради денег, сколько ради свежих идей. Новизны.
Флинн подняла глаза к ветвям, с которых вроде бы уже меньше капало. Над головой пролетело что-то красное: размером с птицу, а крылья как у бабочки.
— Это для тебя не новое, да?
— Да. Отсюда и неопримитивистские эксперты. Собирать те случайные крохи новизны, которые производят неопримитивисты при всей своей
