Клер дочитала прошение, сделала глубокую затяжку и поднялась. Подошла к телефону, вызвала междугородную и дала номер телефона в гостинице Крума.
— Можно попросить мистера Крума?.. Уехал в Лондон? На своей машине?.. Когда?
Час назад. Значит, едет к ней.
Несколько успокоившись. Клер быстро прикинула: на кондафордский поезд уже не поспеть… Она ещё раз позвонила на междугородную и заказала разговор с поместьем.
— Динни? Это я. Клер. Сегодня вечером не могу приехать. Буду завтра утром… Нет! Здорова. Просто маленькие неприятности. До свиданья.
Маленькие неприятности! Она ещё раз села и перечитала "эту мерзость". О них с Тони, кажется, известно все, кроме правды. А ведь ни ей, ни ему даже в голову не приходило, что за ними следят. Например, этот человечек в роговых очках явно знает её, но она его никогда не замечала. Клер ушла в туалетную и освежила лицо холодной водой. Вот тебе и мельник с реки Ди! Оказывается, играть эту роль не так-то просто.
"Он, наверно, не успел поесть", — спохватилась она.
Накрыв столик в нижней комнате и поставив на него всё, что было в доме съестного. Клер сварила кофе и в ожидании Крума села покурить. Она рисовала себе Кондафорд и лица родных, представляла себе также лица тёти Эм и Джека Масхема, но все оттеснялось на задний план лицом её мужа с его лёгкой, жестокой, кошачьей усмешкой. Неужели она безропотно уступит? Неужели она даст ему восторжествовать и капитулирует без боя? Она раскаивалась, что не послушала отца и сэра Лоренса, предлагавших начать за ним слежку. Теперь поздно: пока дело не кончится, Джерри на риск не пойдёт.
Она ещё сидела в раздумье у электрической печки, когда раздался шум подъехавшей машины и зазвонил колокольчик.
Крум был бледен и, видимо, продрог. Он остановился в дверях, всем своим видом выражая такое сомнение в доброжелательности приёма, который его ожидает, что Клер разом протянула ему обе руки:
— Ну что, Тони, забавная история?
— Дорогая!..
— Вы совсем озябли. Выпейте бренди.
Не успел он допить, как она заговорила:
— Будем рассуждать не о том, чего мы могли бы не сделать, а только о том, что мы должны делать.
Он застонал.
— Мы, наверно, показались им ужасными простофилями. Мне и не снилось…
— Мне тоже. Да и почему нам было не поступать так, как мы поступали? Только виноватый боится закона.
Он сел и подпёр голову руками:
— Видит бог, я сам хочу этого не меньше, чем ваш муж. Я мечтаю, чтобы вы освободились от него. Но я не имел права подвергать вас риску, раз вы не чувствуете ко мне того же, что я к вам.
Клер посмотрела на него и слегка улыбнулась:
— Тони, не будьте ребёнком! Распространяться о чувствах сейчас бессмысленно. И увольте меня от глупых разговоров о том, что вы виноваты. Суть в том, что мы оба невиновны. Подумаем лучше, что делать.
— Не сомневайтесь в одном — я сделаю всё, что вы сочтёте нужным.
— По-моему, — с расстановкой произнесла Клер, — я должна поступить так, как потребуют от меня родители.
— Боже! — воскликнул Крум, вскакивая. — Ведь если мы будем защищаться и выиграем, вы останетесь привязанной к нему!
— А если не будем защищаться и проиграем, вас разорят, — отчеканила Клер.
— Чёрта с два! Разорить меня нельзя — можно только объявить несостоятельным.
— А ваша работа?
— Не понимаю, при чём здесь она?
— На днях я видела Джека Масхема. Он показался мне человеком, который не оставит у себя на службе соответчика, не поставившего истца в известность о своих намерениях. Видите, я уже овладела судейским жаргоном.
— Я не стал бы их скрывать, будь мы на самом деле любовниками.
— Серьёзно?
— Вполне.
— Даже, если бы я сказала: "Не надо".
— Вы бы так не сказали.
— Не знаю.
— Так или иначе, речь сейчас не об этом.
— Но о том, что, если мы не будем защищаться, вы сочтёте себя непорядочным человеком.
— Боже, до чего все запутано!
— Садитесь и поедим. У меня только ветчина, но когда сердце не на месте, ветчина самое полезное блюдо.
Они уселись и пустили в ход вилки.
— Ваши родные уже знают, Клер?
— Нет, я сама всего час как узнала. Они вам тоже прислали этот миленький документик?
— Да.
— Ещё кусочек?
Они молча ели ещё несколько минут. Затем Тони встал:
— Благодарю, я сыт.
— Что ж, тогда покурим.
Она взяла у него сигарету и сказала:
— Вот что. Завтра утром я еду в Кондафорд, и, мне кажется, вам тоже следует поехать. Наши должны познакомиться с вами: что бы мы ни делали, всё нужно делать в открытую. Есть у вас поверенный в делах?
— Нет.
— У меня тоже. Видимо, придётся подыскать.
— Этим займусь я. Ах, если бы у меня были деньги!
Клер вздрогнула.
— Простите, что у меня оказался супруг, способный потребовать возмещения ущерба!
Крум сжал ей руку:
— Дорогая, я думал только об адвокатах.
— Помните, как я вам возразила на пароходе: "Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается"?
— Никогда с этим не соглашусь!
— Я имела в виду свой брак, а не вас.
— Клер, а может быть, лучше не защищаться и предоставить событиям идти своим ходом? Вы станете свободны, а потом… Словом, если захотите выбрать меня, я буду здесь; если нет — уеду.
— Вы очень милый, Тони, но я всё-таки должна рассказать родным.
А кроме того… есть ещё куча всяких обстоятельств.
Крум прошёлся по комнате:
— Вы полагаете, что нам поверят, если мы будем защищаться? Не думаю.
— Мы будем говорить только голую правду.
— Люди никогда не верят голой правде. Когда вы едете завтра?
— С поездом десять пятьдесят.
— Возьмёте и меня с собой или мне приехать позднее из Беблокхайт?
— Лучше позднее, чтобы я успела им все выложить.
— Им будет очень тяжело?
— Да, не по себе.
— Ваша сестра там?
— Да.
— Это уже отрадно.
— Сказать, что мои родители старомодны, было бы неточно. Они несовременны, Тони. Впрочем, когда люди задеты лично, они редко бывают современными. Адвокаты, судья и присяжные во всяком случае современными не будут. Теперь отправляйтесь, но дайте слово не гнать машину как сумасшедший.
— Можно вас поцеловать?
— Чтобы, говоря голую правду, сознаться и в этом поцелуе после трёх предыдущих? Целуйте лучше руку, — рука не в счёт.
Он поцеловал ей руку, пробормотал: "Храни вас бог!" — схватил шляпу и выбежал.
Клер придвинула стул к электрической печке, невозмутимо излучавшей тепло, и задумалась. Сухой жар так обжигал глаза, что под конец ей почудилось, будто у неё нет больше ни век, ни влаги под ними. Ярость медленно и бесповоротно нарастала в ней. Всё, что она пережила на Цейлоне до того, как однажды утром решилась на разрыв, ожило с удвоенной силой. Как он посмел обращаться с ней так, словно она девица лёгкого поведения, нет, хуже, потому что и та не потерпела бы такого обращения! Как он посмел поднять на неё хлыст! И как он посмел следить за ней и затеять процесс! Нет, она не сдастся.
Клер принялась методически мыть и убирать
