Хан Узбек, Гийас ад-Дин Мухаммед, сменивший своего дядю Тохту в качестве главы Дешт-и-Кипчака, вскоре после его прихода к власти отверг огнепоклонство покойного хана и обратился в ислам, который с тех пор стал общепринятой религией всех татарских и монгольских племен Западной и Южной Азии, как она уже стала раньше, при ханах Берке и Менгу-Тимуре, в Дешт-и-Кипчаке. Его правление зафиксировано как блестящая эпоха в анналах его улуса; успех, которого он добился в войне с Греческой империей, вынудил императора пойти на унизительный мир и отдать ему в невесты собственную дочь; и в честь этих побед он взял себе дополнительный титул «Сокрушитель врагов Бога, жителей Константинополя Великого». Упорный и неутомимый в управлении империей, он в то же время выделялся своими выдающимися качествами и великолепием двора, и мусульманские авторы того времени называют его одним из семи великих государей мира. Мавританский путешественник Ибн Баттута, посетивший его столицу Астрахань, описал этот город как чрезвычайно богатый и большой; и татары называли его Хаджи-Тархан в честь хаджи, то есть благочестивого паломника, который его основал, и хан переезжал туда на лето до тех пор, пока Волга не покрывалась льдом, и тогда он на санях возвращался в Сарай вместе с семьей и всем двором. Четыре его жены, которым, как и дочерям, разрешалось не закрывать лица, переезжали с места на место в крытых повозках, увенчанных куполами из серебра и запряженных лошадьми с упряжью из шелка и золота; и как в Сарае, так и в Астрахани у каждой хатун был свой дворец и несколько сотен греческих, турецких и нубийских рабов, музыканты и танцовщицы, жонглеры и фокусники, не считая множества прочих слуг. Чтобы не отправляться в обратный путь в одиночку, Ибн Баттута решил сопровождать свиту хатун-христианки, то есть греческой жены хана, когда та поехала с визитом к своему отцу Андронику II в Константинополь. Отряд в 5 тысяч монгольских солдат охранял ее кортеж до греческой границы, где ее встретил брат с отрядом греков и проводил от берегов Дуная до императорского дворца в Византии. Но, оказавшись вновь в лоне семьи, на родине в христианской земле, среди цивилизованного народа, она отказалась возвращаться к своему татарскому супругу и, отправив своих монгольских слуг обратно в Астрахань, провела остаток дней при дворе отца.
Тот же арабский путешественник оставил нам и описание Кафы, которая тогда принадлежала генуэзцам и где он, никогда прежде не бывав в христианском городе, с удивлением услышал звон церковных колоколов, но с удовлетворением увидел, что мусульманам разрешили построить там мечеть. Он пересек плоские и пустынные равнины Дешт-и-Кипчака в такой же плетеной повозке, запряженной верблюдами и быками, которыми раньше пользовались скифы и по сей день – современные степные татары. На каждом переходе и во время остановок на ночь у сторожевых костров его убаюкивали боевые песни монголов, которые, как он замечает, не ели ни хлеба, ни какой-то иной твердой пищи, а питались одной только кашей из проса, в которой отваривали кусочки мяса, – такой же способ приготовления был обычен для их предшественников в этих местах: скифов, сарматов и славян. Ему хотелось побывать в Стране тьмы (в Сибири), где, как рассказали ему проводники, туземцы ездят на собаках, которых хозяева ценят так высоко, что кормят их раньше, чем едят сами, и где главное богатство страны составляли меха, в основном горностай, который вывозили во все страны Азии и даже в Индию и Персию; но, узнав о том, насколько далек и труден путь, он передумал и решил даже не пробовать туда добраться. Кроме того, Ибн Баттута отмечает, что у татар были очень строгие законы против воровства; преступник должен был вернуть товары или деньги стоимостью в девять раз больше того, что украл, а если это было ему не под силу, то его детей продавали в рабство, а если у него не было детей, то его ждала смертная казнь.
Одна из дочерей хана Узбека вышла замуж за египетского султана Кусума[193], который сам был мамлюком и когда-то татарским рабом из Дешт-и-Кипчака.
Восстание татарского военачальника Ногая и войны, которые в дальнейшем вели его преемники с ханами, усугубили бедствия, одолевающие несчастную Русь. Все империи требовали от нее верности и подчинения, все считали своих князей и народ своей законной добычей, ее земли становились полем битвы для их армий, и ее государи обычно вступали в союз с сильнейшим, или с тем, чьи войска находились ближе, или с тем, кто самым скорым образом мог отомстить ее злополучным подданным за отступничество рабством и смертью. Юрий, московский князь, честолюбивый сын Даниила, объединился с ханом Дешт-и-Кипчака и женился на сестре Узбека, чем заручился его защитой. Восстав против двоюродного брата Михаила, который в силу своего старшинства взошел на русский престол в 1305 году по назначению хана, он прибег к помощи монгольской армии своего тестя под командованием татарского военачальника Кавгадыя, но был отброшен от тверских стен с большими потерями, а его жена была пленена. Татарская царевна вскоре зачахла и умела в неволе; и, без каких-либо данных, которые бы подтвердили подозрения, опровергаемые всей прежде добродетельной жизнью Михаила, Юрий обвинил его в том, что он подлым образом отравил его супругу, после чего хан Узбек приказал Михаилу явиться в Золотую Орду. Его сыновья горячо молили великого князя разрешить им поехать к Узбеку вместо него и ответить на ложные наветы, но, осознавая всю опасность и боясь за их жизнь, а также зная, какие муки навлечет на его страну неповиновение ханскому приказу, он не послушал их и решил подчиниться вызову. Составив завещание и дав последние поручения детям, он отправился в Сарай и там, протестуя против своих обвинителей – князя Московского и Кавгадыя в присутствии хана, горячо заявил о своей невиновности. Собрался суд, который официально судил Михаила и нашел виновным, и после 25-дневного тюремного заключения, которое он провел в цепях, так что не мог пошевелить ни рукой, ни головой, татарский палач отрубил ему голову, и это случилось в 1319 году, на сорок восьмом году его жизни. Ему позволили перед смертью повидаться с сыновьями и духовником, митрополитом Петром, который приехал в Орду вместе с ним; и уже после беседы с митрополитом хан издал следующий любопытный манифест: «Да никто же обидит на Руси соборную церковь митрополита Петра, и его людей и церковных его; да никто же взимает ни владений, ни имений, ни людей. А знает
