После Ангорской битвы Тимур подошел со своей армией к хорошо укрепленной Смирне, которую оборонял гарнизон родосских рыцарей ордена святого Иоанна, так что она сумела семь лет продержаться против османских ратей Баязида. Христиане обрушивали с крепостных стен на головы нападающих горящую сырую нефть, кипящее масло, греческий огонь и камни с неутомимым упорством и всеми ресурсами, которые только могли найти в своем отчаянном положении, в то время как ежедневно, непрекращающимся потоком лился дождь, доставляя чрезвычайные неудобства осаждающим, у которых из-за влаги заржавело и затупилось оружие, так как вода затопила весь их лагерь и проникла в каждую палатку. Осада продолжалась в течение трех недель, пока монголы не проделали бреши в крепостных валах и не штурмовали город, и по приказу императора схватили всех рыцарей и простых солдат и предали смерти. Тем временем великий магистр родосских иоаннитов отправил подкрепления и припасы на выручку своим товарищам в Смирне, чтобы они могли продолжать свое героическое сопротивление, поскольку он считал первостепенно важным, чтобы христиане продолжали владеть этим городом, поскольку, пока она находилась в их руках, Смирна служила для них воротами в Азию, через которые они легко попадали на Святую землю. Корабли с этой помощью пристали к берегам уже через несколько дней после того, как монголы вошли в город, и Тимур приказал, чтобы им поведали о судьбе сотоварищей, забросав головами рыцарей палубы их кораблей. Получив столь жуткое подтверждение своих страхов об участи сотоварищей, которые объяли их при виде разрушенной крепости, родосские корабли подняли якоря и вернулись со своим грузом на остров, откуда распространили весть о победах монголов в Анатолии по всей Европе.
Страх, который испытывали перед Баязидом народы Запада, после его поражения сменился на ужас перед тем, что Тимур распространит свои завоевания через море на христианские берега греческого Геллеспонта; и из далекого Кастильского королевства к нему отправился посол, чтобы договориться с восточным повелителем о мире и союзе, и от своего господина Энрике III он привез несколько испанских гобеленов и другие великолепные дары. В то же время монгольский император, по-видимому, вел переписку с двором французского короля Карла VI, а византийский кесарь Мануил согласился выплачивать Тимуру ту же дань, которую раньше вырвали из его казны победоносные османы. Сулейман, сын Баязида, принял от победителя своего отца Румынское королевство, которое фактически ему уже принадлежало, а султан Египта предотвратил второе вторжение на свою землю тем, что выступил с предложением мира и отправил в Самарканд посла с девятью страусами и жирафом в дар Тимуру, а также согласился на то, чтобы отныне все египетские монеты несли на себе надпись и имя чагатаидских ханов. Но хотя Османская империя была вынуждена несколько лет склоняться перед конницей из Трансоксианы и лучниками с севера, впоследствии ей суждено было возрасти в блеске и великолепии, намного опередив своего уже приходящего в упадок соперника в гонке за победами и славой; и менее чем через полвека после смерти Тимура, когда его владения были разделены и погрузились в смуту и быстро выходили из повиновения его преемникам, внук Баязида захватил и покорил самое древнее и высококультурное государство Европы и, вынудив ее сановников отправиться в изгнание, стал свидетелем того, как последний из цезарей погиб во время штурма его столицы, и привел жестоких воинов Азии к победе в самом сердце христианского континента[218].
Глава 4.
Возвращение Тимура в Самарканд. Поход в Китай. Смерть. Смута в империи. Преемники Тимура. Бабур
В конце концов, сложив к своим ногам всю Сирию, Месопотамию и Малую Азию, после почти пятилетнего отсутствия император Тимур в середине 1403 года отправился в обратный путь на родину. Задержавшись по дороге, чтобы закончить покорение Грузии и неспокойных кавказских провинций, он по прибытии в трансоксианскую столицу полностью погрузился в дела правосудия и реформу правительства, чтобы исправить его злоупотребления. Его возвращение в Самарканд было встречено громким ликованием всего народа от мала до велика, и в течение многих недель и двор и город представляли собой одну непрерывную сцену буйных пиров и веселья; чагатаиды бросились в развлечения и удовольствия, и в один день в императорском дворце были отпразднованы бракосочетания шестерых внуков Тимура. После церемонии император задал пир для родственников и подданных, на который пригласили испанских послов из Кастилии, «ибо и самой малой рыбе, – говорит высокомерный персидский историк, – найдется место в океане»; и затем он принял у себя посланцев из Египта, Аравии и Индостана и нескольких сановников из семьи Тохтамыша, изгнанного ордынского хана. Им он дал слово когда-нибудь в будущем помочь их злосчастному повелителю вернуть свои утраченные владения, но пока что у монгольских армий достаточно планов на покорение других земель, а именно на завоевание и обращение в ислам всей Поднебесной империи.
В то время он как будто начал испытывать некие угрызения совести за ужасные кровопролития, которыми были отмечены его многочисленные походы; и, выступая с речью перед солдатами, он оправдывал новую войну тем, что призвал своих ветеранов очистить мечи от крови единоверцев-мусульман, то есть османов, омыв их в крови неверных и мятежников Китая. «Поскольку мы совершили наши завоевания, – сказал он, – ударами сабель и гибелью многих созданий Всевышнего[219], я вознамерился добродетельным поступком искупить грехи моей прошлой жизни; а каков наилучший способ получить помилование за наши прегрешения, как не разрушить идолища неверных в священной войне, а вместо них построить мечети и здания для поклонения пророку».
Почти за сорок лет до того местный китайский вождь восстал против выродившейся Монгольской династии, занимавшей тогда
