Но затем Хоб провел серию стремительных атак, и мы были вынуждены перейти к обороне. Силы вновь стали примерно равны, и мои надежды на скорую победу начали таять. Моя уверенность тоже пошла на убыль. Как долго это продлится? И какие чувства владели Керном, когда он понял, что не сможет одолеть джинна?
Трим вряд ли может устать, но обо мне такого не скажешь. Как бы хорошо я ни был подготовлен, быстрота моей реакции скоро снизится.
Стоило этой гадкой мыслишке шевельнуться в моей голове, как тут же навалилась усталость. Казалось, руки и ноги наливаются свинцом. Я тотчас мысленно представил себе печать ужаса на лице отца, когда мы с ним нашли обескровленное тело моей умирающей матери. Я как наяву услышал крик ярости, вырвавшийся тогда из его груди, увидел, как он бьет себя кулаками по лицу.
Внезапно что-то больно обожгло мое обнаженное предплечье – это с висевшей над ареной люстры капнул расплавленный воск. Обычная вещь и пустяк, однако угроза для тех, кому недостает необходимой для успеха концентрации.
«Сосредоточься! – приказал я себе. – Отдайся бою целиком!»
В моей голове словно раздался щелчок, после чего повисла тишина и я больше не думал о поражении. Я заново наполнился энергией. Окутанные завесой этой тишины, мы с Тримом сражались как единое целое, сражались на пределе возможного. Я автоматически выстукивал ритм Улума. Мои ноги знали, какой сигнал подавать, Трим же мгновенно выполнял любое мое приказание. Мы атаковали снова и снова, энергично тесня Хоба и его триглад.
Мое лицо было у самого шлема джинна, и я увидел в прорези его глаза. Наши взгляды встретились. Меня тотчас накрыла волна слабости, колени сделались ватными. Он в очередной раз взял меня в плен своего взгляда, и я стал беспомощен.
Но во мне тут же проснулась ярость. Охотясь за своими жертвами за пределами арены, джинн использовал силу гипнотического взгляда, чтобы подчинять себе волю людей. Я привык думать, что на Арене13 он следует правилам боя.
Пока я шатался, скованный силой этого жуткого взгляда, Хоб нацелился клинками мне в лицо. Протянув руки над моими плечами, Трим блокировал правый меч джинна, однако второй скользнул по моему виску. Меня обожгла боль, и что-то потекло по шее.
Зрители дружно застонали, и я понял – случилось что-то скверное.
Мы с Тримом отступили, оставляя за собой кровавый след. Как оказалось, рана была хуже, чем мне показалось в первый момент. На полу валялся окровавленный ошметок плоти. Это было мое правое ухо.
Я отшатнулся; арена словно закрутилась вокруг меня. Я чувствовал, как на меня волнами накатывает тошнота, в голове кружились мысли о поражении.
Мы с Тримом отступили дальше, и на мгновение в поединке возникла короткая пауза. Теперь к первоначальной боли добавилось жжение в ране, вызванное крансином. Я с трудом сдерживал позывы к рвоте. Как хорошо, что эта боль для меня не в новинку, я сполна познал ее, сражаясь с Палмом. Я привык к ней. Один порез – подумаешь, сущий пустяк.
Но мое ухо… его отрубили!
Я усилием воли заставил себя сохранять спокойствие. Было понятно, что Хоб в любую секунду может дать сигнал своим лакам и те сомнут нас. И тем не менее мы возобновили атаку. Мы снова и снова налетали на триглад, подобно волнам, разбивающимся об огромный гранитный утес.
Атака, отступление, атака, отступление; волна за волной, волна за волной. Казалось, этому не будет конца. Внезапно мой клинок рассек кожаную куртку на груди Хоба, и я с радостью увидел его кровь.
Балкон взорвался ликующими возгласами, зрители как безумные принялись стучать ногами по полу. Этот бешеный топот был сродни Улуму, побуждая меня к новым атакам.
Рана, которую я нанес Хобу, была не опасной, для серьезных повреждений нужен более глубокий порез. И триглад отказывался сдаваться.
Затянувшийся поединок приближался к часовой отметке. Вновь дала о себе знать усталость. Как известно, лакам она не свойственна. Что, если и Хоб способен сражаться бесконечно? Я же сполна осознавал хрупкость собственной плоти. Из раны на виске по-прежнему текла кровь. Я вновь начал терять скорость. Моя реакция замедлилась. Движения стали менее уверенными. Степень концентрации ослабла. Дыхание сделалось жарким, а усталое тело буквально молило о пощаде.
Я собрал волю в кулак для последнего рывка. Сейчас или никогда, сказал я себе. Действуй, пока в тебе еще остаются силы! Но прежде чем мои ноги успели дать Триму сигнал, это сделали его собственные, громоподобно выбив по доскам арены ритм наступления, что вызвало бурю восторга у зрителей.
Мой лак перехватил инициативу. Это было то последнее, что оставалось у нас в резерве: Трим дал сигнал к финальной атаке. Все или ничего! Пусть так и будет.
Мы вновь ринулись на Хоба. Теперь я избегал его взгляда, чтобы не дать ему загипнотизировать меня еще раз. Как единое целое мы с Тримом пронеслись через всю арену, как волна, мчащаяся к дальнему берегу, где подобно скале, которая вечно противостоит морю, нас ждал враг. Но есть особая волна, которая обрушится на скалу тогда, когда пробьет ее час.
Мы с Тримом были именно такой волной. Триглад джинна рухнул под нашим натиском. Хоб во второй раз упал на колени, и Трим левой рукой вонзил клинок в горловую втулку одного из вражеских лаков.
В это мгновение до победы было рукой подать. Мы атаковали еще раз. Над моими плечами молниями мелькнули мечи Трима, и два Хобовых лака одновременно упали на пол. Хоб остался один. Слегка приподняв мечи, он молча ждал наших следующих действий.
Поединок завершился. Неужели он не понимает, что проиграл? Неужели он собрался защищаться?
Объятый яростью, я бросился на него и выбил клинки из его рук. Те полетели на пол. Я был готов его убить. Мои глаза застилал красный туман.
Однако разум возобладал. Мы все желали его смерти, но я помнил: джинну ни в коем случае нельзя отрубать голову, если мы хотим уничтожить Хоба полностью, а не убить только одну его сущность.
Я весь дрожал, однако заставил себя отступить в сторону и пропустить вперед Трима. Лак сделал шаг, готовясь нанести удар. Зрители затопали ногами и заулюлюкали, и меня наполнило ликование. Это был миг победы. Миг, который мы всеми силами старались приблизить.
Это был первый шаг к отмщению, и оно скоро свершится.
Удар Трима был точен. Хоб рухнул навзничь, из горла хлынула кровь. Несколько мгновений тело дрожало и подергивалось. Потом он затих. Он был
