Когда Марку исполнилось семь лет, он целый год прожил у бабки. Родители не хотели этого, но решились. "Обстоятельства вынуждают", - как обычно сухо пояснил отец. В те послевоенные годы СОТ предложил ему работу в Африке на строительстве нового мегаполиса. Мир лежал в руинах, нужно было много строить, и это предложение для того непростого времени оказалось весьма выгодным. Отец согласился, подписал контракт на год и уехал. Мать поехала с ним. Марк остался с бабой Тасей. Откровенно говоря, после того, как на Северном фронте без вести пропал их старший сын Алексей, в семье что-то изменилось. Еще недавно крепкие семейные ценности надломились и дали трещину.
Его родители были строителями и по профессии, и по духу. Строили все - города, заводы, свое счастье, новую жизнь для людей. Бабу Тасю они называли "анахронизмом старины". А она их "непутевыми", то есть "сбившимися с пути".
Родители привезли Марка к бабке весной. За неделю до отъезда. Оставаться ночевать отказались и, сославшись на дела, в тот же день уехали в город. Так маленький Марк и бабка Тася стали жить вдвоем.
По утрам бабка поливала разведенным куриным пометом молодую дикую яблоню у покосившегося забора, и приговаривала:
- Объешься яблок, внучек, в этом-то году.
Запах помета был невыносимо ядреным, резал глаза, и Марк, заливаясь смехом, представлял, как ел яблоки, пахнущие куриным пометом.
- Фу! Бабушка не лей. Яблоки вонять будут.
- Все из земли, внучек, и все в землю, - говорила она и тоже смеялась.
Когда баба Тася смеялась, в уголках ее глаз образовывались глубокие веселые лучики морщинок, обветренные щеки прорезали хитрые ямочки, а ноздри двигались в такт ее смеху так, словно на лице у нее сидит большая дикая птица и машет своими могучими крыльями, пытаясь взлететь.
Потом они завтракали свежевыдоенным молоком и свежеиспеченным хлебом. У бабки была корова Чернушка и коза Стефания, и Марк каждое утро старался угадать, каким молоком сегодня его поит бабка, коровьим или козьим.
После завтрака они шли в лес, где баба Тася собирала травы. Иногда с собой она брала узелок с пирогами и молоком.
- Подарки лешему, - объясняла она, - чтоб пускал и выпускал.
Войдя в лес, она раскладывала принесенное на лужайке и здоровалась с лесом, кланялась на четыре стороны.
Она всегда разговаривала с лесом на только им двоим понятном языке.
- Ты жимицу не дашь мне сегодня? Вон ветер какой, звезда упадет. Слезы заячьи тоже... пропадут ведь. Ты не злись, не шурши. Пух мне дикий собрал-то?
Марк не обращал внимания на ее бормотание. Он пил воздух леса. Это было потрясающее ощущение. Затем приходил домой и весь день носился по селу с местной детворой, без жалости тратя бурлящую энергию, подаренную лесом.
То лето на удивление было жарким, таким же, как это. Днями Марк пропадал на речке и возвращался лишь к вечеру обгорелый, грязный и голодный. И счастливый.
Перед сном бабка Тася отмывала его в тазу, приговаривая:
- Солнышко тебя любит. Вон и волосы цвета солнышка.
А когда укладывала спать, говорила:
- Не держись за прожитый день, внучок. Завтра проснешься новеньким, утром всегда все новое.
И он засыпал в предвкушении нового дня и нового себя.
Так пролетело лето. А осенью задождило, и сельская ребятня перестала ходить на речку. В пасмурные дни он с мальчишками прятался в старой заброшенной часовне. Там они часами пугали друг друга страшными историями.
- Что, Ведьмак, страшно? - подзадоривали они Марка, трясущегося от страха после очередной страшилки, - а с бабушкой своей жить не страшно?
И среди детворы ходили разные слухи о бабке.
- Ребята говорят, ты мертвецов умеешь оживлять, бабуля? - как-то спросил он.
- Не умею, - отвечала бабка, штопая носки перед свечкой. - Вон, носки твои лечу. Это умею. А когда они сплошь дырой станут, помрут совсем, зачем их оживлять? Мертвяки не возвращаются.
Баба Тася лечила людей так же, как его носки, тихо аккуратно, что-то нашептывая перед горящей свечкой. Она лечила всех. Даже совсем тяжелых поднимала на ноги заклинаниями, снадобьями и травными отварами.
- Я лишь чуток помогаю, - говорила она. - Пока в нем есть жизнь, будет жить.
И хотя односельчане "за глаза" шептались, будто видели ее летающую ночами в ступе, но лечиться к ней ходили все.
Долгими зимними вечерами, в тусклом мерцании свечи, бабушка рассказывала полусонному, закутавшемуся по уши в одеяло Марку сказки, которых он раньше никогда не слышал. Про летающих шаманов, про слепых видящих, про демонов, вселяющихся в людей, про добрых и злых духов. И еще рассказывала, что духи эти прилетели к нам на землю из далеких чужих планет и живут среди нас. Но не показываются - время еще не пришло.
Так прошла зима. А весной, после первых оттепелей, приехала мать и забрала его в город. Отец с ней не приехал. Он не приехал и потом. Мать сказала, что он - на очередной далекой стройке, строит для людей новую жизнь. Больше Марк его никогда не видел.
***Воспоминания расплываются, медленно приходит сознание. Он опять открывает глаза, и видит перед собой не пластиковую обшивку реанимобиля, а серый от пыли потолок больничной палаты. Его веки тяжелые как гири. И еще - он не чувствует своего лица. И рук. Кажется, что их нет
