Тем временем Лившиц пинцетом несколько раз промокнул нить в спирте, положил ее на стерильную салфетку и принялся прокаливать над горящей спиртовкой С-образную иглу, держа ее специальными щипцами.
Но если Феликс играет свою игру, то какую? Боится за свое место? Бред. Он не карьерист. Он аскет.
Алекс хорошо изучил полковника и был уверен, тот - человек чести - даже не задумывался о собственных меркантильных интересах. Но все течет, все меняется, мало ли... К тому же, этот громила в армейских берцах без сомнения человек полковника.
Лишь только сейчас он почувствовал огромную усталость. Тяжелые веки наползли на глаза. Ему захотелось поскорее забыться.
"А вы, Ал, так и не научились расслабляться". - Алекс вспомнил слова Агаты.
"С вами тут расслабишься", - подумал он.
Яков Соломонович пинцетом сильно сжал края раны в ее центре и продел иглу, сделав первый стежок. Поставленные ранее зажимы удерживали края в нужном положении. Сделав узел на здоровой части, отрезал нить, оставив торчащим конец в полсантиметра, а затем продел иглу дальше от центра к краю, крепко сжимая пинцетом сшиваемые края. Его движения были быстрыми и точными, словно он каждый вечер зашивал резаные раны у себя в спальне.
- Так-так, - лопотал он в полголоса, проворно орудуя одновременно иглой, пинцетом и ножницами, - и кто же это вас так? Так-так...
Время от времени Яков Соломонович аккуратно промачивал готовые стежки перекисью водорода, приговаривая:
- Все будет хорошо, молодой человек... очень хорошо, что мой дед был портным...
И улыбался уголками глаз.
"Хорошо, - Алекс закрыл глаза. - Все будет хорошо".
Тело его налилось свинцом. Голова, руки и ноги вмиг отяжелели, будто вросли в жесткий матрац кровати. Бормотание старого еврея растворилось во всепоглощающем вакууме, который быстро заполнил комнату. Вытеснил из головы вчерашнее, сегодняшнее, завтрашнее. Казалось, вакуум высосал весь кислород вокруг, но дышать на удивление стало легче. Стало спокойно.
"Хорошо... все будет хорошо", - Алекс погрузился в тишину.
***Где-то из самых глубин сна раздался протяжный звонок. Яков Соломонович открыл усталые глаза.
"Приснилось? - подумал он. - Совсем плохо с нервами".
Он развернулся на неудобной кушетке на другой бок и с головой зарылся в одеяло: "Не высплюсь сегодня".
Звонок раздался снова. Уже наяву. Прозвенел громко и властно, заставив Лившица вскочить так, будто за спиной не шестьдесят пять, а в два раза меньше. Сон испарился мгновенно. Яков Соломонович встал и, шаркая босыми ногами, пересек гостиную. Он приоткрыл дверь спальни и посмотрел внутрь. Алекс Деев безмятежно спал на его кровати, раскинув в стороны руки.
"Этот здесь, - подумал Лившиц и удивился, - а там кто же?"
Не успел он плотно прикрыть дверь, как звонок прогремел в третий раз. И уже долго, протяжно, требовательно.
"Что за ночь", - раздраженно подумал усталый еврей.
Вдруг появилась необъяснимая тревога. Она предательски екнула где-то внизу живота и прошептала: "Не открывай". Но тут яростный неугомонный звонок прогремел в четвертый раз, крича и требуя: "Открывай, иначе хуже будет!" И Лившиц, быстро семеня босыми ногами, завязывая на бегу халат, поспешил к двери.
Щелкнул замок, и привыкший ко всему мед-эксперт ухватился за косяк двери, чтобы не упасть. На пороге стоял человек в хорошем дорогом костюме с перевязанной головой и с искусственным как у био-робота лицом. В его руке чернел пистолет. Держал он его дулом вниз, скорее демонстрируя, чем угрожая. Рядом, придерживая окровавленную руку, стояла Роза Норман и капли крови с грязно-красного бинта капали на коврик при входе.
Белолицый сделал шаг и, не говоря ни слова, переступил порог. Вслед за ним вошла Роза.
- Проходите, - с опозданием, и скорее Розе, чем человеку с пистолетом, сказал старый врач. - Вы почему...
Непроизвольно он начал заикаться. Самообладание изменило ему. Он подумал о том, что самое время выпить успокоительное. Или водки.
- Яков Соломонович, не бойтесь, - сказала Роза. - Бояться нечего, мы пришли с миром. И пришли за помощью. Потому что можем довериться лишь вам. Вот...
Она выставила вперед забинтованную кровоточащую руку:
- ...пуля.
"Пора открывать частную практику. Подпольную". - Лившиц не мог жить без сарказма. Так он подбадривал себя, чтобы не сорваться в невроз. Такие потрясения в одну ночь - это слишком. Краем глаза он глянул на плотно закрытую дверь спальни и мысленно перекрестился. Но делать было нечего. Прогнать незваных гостей он просто был не в состоянии. К тому же поднять сейчас шум было невыгодно ему самому. Он поник, опустил голову, вздохнул и подчинился судьбе. К тому же в душе он был настоящим врачом, и клятва Гиппократа для него была не пустым звуком.
- Проходите, девочка моя, - Яков Соломонович указал рукой на кушетку в гостиной.
Девушка и ее белолицый спутник вошли. Роза села на кушетку, положив раненую руку перед собой на колени. Бинт был весь в крови, да и по лицу девушки читалось, как ей невыносимо больно. Лившиц аккуратно приподнял раненую руку, подставил под нее книжный столик и стал осматривать. Давящая повязка ослабла и плохо удерживала кровь.
- Сколько прошло времени? - деловито поинтересовался он.
- Это случилось утром.
- Так-так, - многозначительно сказал Яков Соломонович и скрылся в ванной комнате.
Через минуту вышел, обтирая вымытые руки вафельным полотенцем.
- Так-так.
Он взял медицинские ножницы и медленно разрезал повязку вдоль руки. Полностью сняв бинт, вытер кровь вокруг пулевого отверстия и стал внимательно обследовать рану.
- Огнестрел, - констатировал он зачем-то вслух. - Но артерии не задеты. Иначе потеря крови в течение дня оказалась бы смертельной. Удивительно. Вы - счастливица, девочка моя. Вы знаете об этом?
"Кому-то я уже говорил сегодня эти слова", - подумал он и грустно улыбнулся.
Затем методично, будто на дежурстве в своей лаборатории,
