- Успокойся, - негромко но требовательно сказала Роза. Она еще не отошла от эйфории, вызванной действием викодина. - Подумай лучше, как ты будешь жить дальше. Ты попал в очень неприятную историю и...
- Роза, - перебил ее Марк, - причем тут я! Причем тут моя история. Ты спрашиваешь, как я буду жить дальше? А я спрашиваю - как мы все будем теперь жить?! Лучше бы он и дальше собирал свою информацию и слушал свое начальство.
Роза вопросительно посмотрела на него.
- Так и есть! Послушал бы начальство и уже летел бы к своей Альфа-Центавре, или откуда он там! И мне было бы спокойней, и тебе, - он ударил ладонью по подоконнику. - А может уже летит...
Затем успокоился, показал головой в сторону перевязанной руки и спросил:
- Как?
- Нормально.
Роза лежала на кровати, и ее черные волосы волнами струились по подушке. Раненую руку она аккуратно положила перед собой. Остаток этой ночи девушка провела беспокойно. В полусне, в полудреме. Вчерашний день полностью измотал ее.
- Как я буду жить, - повторил ее слова Марк, - а как ты будешь жить? Ты попала в не менее неприятную ситуацию. Нет, не так. В бо-о-олее неприятную.
- Обычная самооборона, - возразила Роза, - так бывает.
- Угу, расскажи об этом убэшникам.
- И расскажу!
- Вот и расскажи!
Оба прыснули задорным смехом. Они были уставшие, разбитые измученные. Но в их глазах сверкали живые огоньки молодой энергии, будто и не было вовсе вчерашнего дня. Будто не было ни заброшенного цеха, ни убитого Витте, ни погони, ни простреленной руки, ни квартиры Лившица, ни двух часов беспокойного тяжелого сна.
- Можно было остаться и у Соломоныча, - сказал Марк.
- Нет, - возразила Роза, - там опасно.
- Почему? Ты ему не доверяешь?
- Я ему верю, но... - Роза встала с кровати. - Чутье. А здесь, в бабушкиной квартире, нас точно никто искать не будет.
Она повернулась спиной, и он увидел ее шею с выступающими позвонками под смуглой кожей. Такую нежную и до боли чуткую, что Марк оторопел. Эта картина никак не вязалась с образом "железной леди". Он подавил желание прикоснуться, ощутить пальцами всю нежность ее бархатной кожи, пахнущей мягким тонким ароматом чистоты и тепла.
"Какая она все-таки ранимая, - подумал он, - пытается казаться... пытается быть сильной. Готовит себя к любым испытаниям. Лучший полицейский прошлого года. И все же... такая ранимая".
Он сглотнул подступивший к горлу комок и опять отвернулся к окну, пытаясь скрыть не к месту нахлынувшую сентиментальность.
Ночью, как только Розе стало лучше, они ушли из квартиры Якова Соломоновича, тихо прикрыв за собой дверь. Два часа пешком добирались в спальные рабочие кварталы пригорода, и наконец, очутились в этой маленькой однокомнатной квартирке на первом этаже двухэтажного здания рядом с заброшенной шахтой. Даже не закрыв за собой дверь, замертво упали кто куда и тут же забылись тяжелым беспокойным сном. Так закончился тот долгий кошмарный день.
Утром первым проснулся Марк. Удивительно, но он вполне спокойно переносил отсутствие сигарет - его совершенно не тянуло курить. И кофе ему не хотелось тоже. Чувствовалась необъяснимая свобода. Он посмотрел в окно и увидел, как подсыхают лужи, как над их поверхностью образовывается пар и тонкими волнами поднимается в воздух. Как падают с веток капли утренней росы. Как выползают на оживающую землю муравьи и дождевые черви. Он слышал щебет птиц, и казалось, понимал его. Он снял очки и положил их на подоконник, теперь они были ему не нужны. Он видел все, даже то, как сквозь влажную почву чуть заметно пробиваются тонкие ростки зарождающейся жизни. Сквозь стекло он чувствовал запах этого нового бытия. Тонкий и сильный запах начала. Марк глубоко вдохнул его, и легкие наполнились силой.
Он посмотрел на людей, идущих по улице. Они спешили к станции скоростных вагонов, и он ясно слышал звуки их шагов, стук их каблуков по бетону, шорох их подошв. Люди шли, не оборачиваясь, и Марк слышал их разговоры, читал их мысли. Он уже умел это делать.
- Почему апостолы пошли за Иисусом? - спросил он, глядя в окно. - Может потому что, когда что-то знаешь, чувствуешь огромное желание поделиться этим знанием с другими?
Он повернулся к Розе и деловито сдвинул то, что должно было быть бровями.
- Вот и у меня такое. Не могу носить в себе это знание. Боюсь, оно так и останется бесполезным. Бессмысленным. А бесполезное знание - это уже незнание. Вот и двенадцать апостолов, прикоснувшись к знанию, не смогли жить как прежде. Поэтому понесли его в мир к людям. И я уже не могу жить как прежде.
- А ты на прежнего совсем и не похож, - улыбнулась Роза.
- Я пойду к людям, - твердо сказал он, не обращая внимания на ее улыбку.
- Ну-ну, - Роза еще больше растянулась в улыбке, - прямиком в Черную Башню.
Марк вздохнул и принялся снимать повязку с головы.
- Зачем? - спросила девушка.
- Чешется. Наконец-то стала приживаться проклятая синтетика.
Когда грязная повязка упала на подоконник, он яростно принялся чесать обеими руками рыжие островки на голове. Там, где начинал пробиваться редкий ежик волос.
- Не могу, - приговаривал он, неистово работая пальцами. - Не могу!
- Что не можешь?
- Ничего не могу! Понять не могу. Не знаю, что делать. Но точно знаю, нужно что-то делать. Обязательно!
- Делай-делай, - буркнула та.
Он прекратил чесаться, успокоился и сел.
- Надо идти к людям, - задумчиво сказал он, - просить их..., нет, заставить освободиться. Заставить
