Саша тронул за локоть.
- Поехали. Посидим в ресторане, расскажешь, как живешь.
Он почувствовал, наверное. Так в детстве было: когда мне становилось плохо, он это видел. Он объяснил мне уже давно, что любые неприятные ощущения опасны, и от них следует избавляться без промедления, что мое счастье является предметом охраны Нашей Страны, создавшей специальную "Службу общего здоровья" для корректировки психического равновесия своих граждан, святой долг каждого из которых за этим самым равновесием следить, дабы не причинить вреда самому себе и другим прекрасным гражданам. Лет до семи он сам помогал мне справиться с мелкими детскими обидами, а потом, до четырнадцати, я все неприятности стала носить Ксандрии. До "Службы" как-то не доходило... Не пора ли сдаться?
- Мои пять минут, - вдруг напомнил Микаэль.
Захотелось домой - услышать, что скажет Ангелина про место брата в жизни девушки, задернуть шторы, залезть под одеяло, закрыть глаза и в полном одиночестве задуматься об имплантантах и "побочках". Найти способ не считать новые знания трагичными. Успокоиться.
Но я ответила Саше:
- Давай встретимся завтра. После школы, - потому что была должна Микаэлю его "пять минут", и потому что необычная глубинная, сдержанно-мощная модуляция его голоса дала мне понять: эти минуты равноценны десятилетию.
Саша прошуршал легким ментальным ветром по моей "тишине". Перевел взгляд на Микаэля.
- Ладно, до завтра. Обидишь - убью.
Последние, обращенные к нему, два слова Микаэль вниманием не удостоил. Саша, впрочем, никакого ответа и не ждал. Кивнув Томасу, он оседлал свой мотоцикл, величественно поднялся над каменистой почвой и почти мгновенно скрылся из виду. Томас тоже не стал задерживаться.
Микаэль махнул рукой своим друзьям, вновь, только уже изнутри дома, прильнувшим к окнам (так он показал им, что нервотрепка на сегодня закончилась) и, ни слова не говоря, повел меня к ангару с летателями.
Я не летала с ним раньше. И опасалась того момента, когда он предложит мне устроиться в седле рядом с ним - настолько ненадежно-легкими в просторах между небом и океаном выглядели его машинки. От страха перед предстоящим у меня сжалось внутри все, способное сжиматься. Было ясно, что проигрыш в споре - лишь повод сломать некую преграду между нами, мешающую мне понять Микаэля и с ним сблизиться, этот проигрыш не имеет никакой силы, и стоит мне хотя бы одним коротким "нет" отказаться платить долг, как я останусь на берегу... Но это было бы слабостью, причем глупой и позорной, такой, какую я с недавних пор не могла себе позволить.
Поэтому сильная рука Микаэля и собственные ватные ноги довели-таки меня до машинки и посадили в жесткое кожаное седло. Деревянные руки моментально вцепились в рога руля, и я даже не заметила, как Микаэль сел и прильнул ко мне сзади. В тот же миг мы оторвались от земли и, набирая скорость, полетели над водой.
Я надеялась, что "пять минут" займет облет вокруг залива и бережное возвращение, но летатель очень быстро миновал и его, и узкий пролив, не собираясь поворачивать обратно и хотя бы сбавлять скорость. Да, вид сверху был невероятен: скалы с деревьями выглядели игрушечными, а легкие волны играли солнечными бликами - но я предпочла бы любоваться им из кабины вертолета, а еще лучше с дивана, что метрах в двух от телевизора.
Мы мчались над океаном все дальше, и страх уже надоел моему организму, который понемногу начал отпускать натянутые вожжи-нервы. Пять минут, конечно, миновали, впрочем, я догадывалась: сказав об этом Микаэлю, я услышу в ответ, что они еще не начались. Он был очень точен и во времени, и в обещаниях. Хотя сейчас явно жульничал.
Гул в днище летателя стих. Мы плавно снизились, не достигнув поверхности воды всего-навсего на полметра. Я вдруг оказалась лицом к Микаэлю: он за полсекунды, очень ловко и аккуратно, развернул меня в седле и, перекинув мои ноги через свои бедра, прижал к себе так плотно, словно собирался меня собой поглотить. И я... да, мгновенный испуг отступил, и я почувствовала нечто совершенно новое - единение. Он в этот миг стал частью меня, большой и важной, мы вместе, тесно притертые друг к другу посреди океана, превратились в другое существо, огромное и сильное, и счастливое. Как это получилось, что за неизвестные мне тонкие эмоциональные механизмы запустил Микаэль, я в тот момент не хотела знать. Он смотрел на меня, и, поборов, наконец, потрясение, я тоже подняла взгляд. Его глаза в этот миг вспыхнули счастьем, будто он получил то, чего давно ждал.
- Вот теперь время пошло...
Обдав горячим дыханием, он коснулся губами моего лица, легко и нежно, но только в первый миг, а затем нежность приросла силой и метаморфировала в страсть. Я лежала в его руках между небом и океаном и никуда не могла деться, я лишь разомкнула губы, принимая первобытную, нет - первозданную, изначальную и чистую мощь. Такого прежде не случалось: прикосновения Микаэля были не просто контактом кожи с кожей, они проводили в меня импульсы силы, наполняя и заставляя дрожать каждую клетку тела. Ничего, кроме Микаэля, вокруг не существовало. Целых пять минут.
Сделав глубокий вдох, он откинулся назад.
Время истекло.
"Что это?" - подумала я. Голос подвел.
- Любовь, - ответил Микаэль. Он все еще не мог отвести от меня сияющих глаз. - Так правильно ею заниматься.
- А как ты это сделал?
Он смущенно улыбнулся.
- Не знаю. Я просто тебя люблю.
- То есть, - не поверила я, - ты не ожидал, что это будет так... так?
Он наклонил голову.
- Нет. Наверное, умные люди вроде твоего брата скажут, что эндорфин, оставшийся в крови после мощного вброса адреналина, перемешался с окситоцином, что вызвало какой-нибудь нервный резонанс, но я считаю такого рода объяснения несостоятельными.
- Любовь?
- Да. Наши души оторвались от всего земного, и где-то в мире душ соединились в одну, полноценную и огромную, поглотившую время и пространство, и именно сей акт, а не наоборот, вызвал в наших телах цепную гормональную реакцию.
Какая красивая теория. И так точно описывает то, что я чувствовала...
Что-то острое вдруг появилось во взгляде Микаэля, а его губы, перестав улыбаться, сжались.
"Я буду любить тебя вечно. Я никому тебя не отдам".
Новая волна удовольствия прокатилась внутри тела. Эту мысль он напитал очень яркой, хотя и болезненной, эмоцией. Почему? Никто не пытается меня у него отобрать, даже Саша, имеющий, вроде бы, хоть какую-то возможность для этого.
Я тронула его губы.
- Хорошо. Я ни на кого тебя не променяю.
И это был предел - последний, самый весомый повод задернуть шторы и залезть под одеяло. Возвращение в
