Водя большим пальцем по теплой и гладкой драконовой кости, Тобиус сам не заметил, как задремал. Он давно превысил лимит выносливости даже мутировавшего организма, носясь по диморисийским лесам. Сон принял волшебника в мягкие объятья, пахшие табачным дымом и весенним цветением, то был милосердный сон, редкий гость в жизни Тобиуса, сон без боли, без кошмаров, без тьмы с алыми очами и без чудовища — наполовину дракона, наполовину человека.
Тем тяжелее было расставаться с милосердным забвением, когда Тобиуса стали осторожно тянуть к миру яви. Был уже глубокий свежий вечер, магический кристалл мягко светился, окутывая витражный купол беседки нежным разноцветным ореолом. Ломас Полумесяц держался на почтительном расстоянии, соблюдая мудрую осторожность, — если разбудить волшебника внезапно и бесцеремонно, он может и Огненным Копьем в лицо ударить.
— Чар Никадим зовет вас.
— Сколько я проспал?
— Полагаю, что несколько часов. Скорее, я и так слишком долго искал вас.
Тобиус раздраженно поморщился, но пошел по освещенным тропинкам вслед за артефактором. Полумесяц торопился, но вел не в главную башню, а в один из корпусов, где располагалось множество артефакторских мастерских и литейные цеха, производившие детали для техноголемов. К тому часу учебные помещения всех мастей были уже пусты, а ученики находились на вечерней трапезе.
Из-под дверей одной мастерской шел свет, и Ломас приглашающим жестом указал на нее, не собираясь идти дальше.
— Желаю вам удачи, чар Тобиус, и надеюсь, что все закончится хорошо.
— А что-то может закончиться плохо? — подозрительно прищурился серый маг.
Так и не получив ответа, он вошел в мастерскую и остановился, разглядывая собравшихся там великих волшебников. Никадим Ювелир, братья Эхо и Нарлога сидели за одним из столов, расчистив немного места от кузнечных инструментов, и пили отравку с нехитрой закуской.
— Ваши могущества.
Таурон Правый и Маурон Левый являлись братьями-близнецами, которых едва ли кто-то сумел бы уличить в родстве. За годы практики диаметрально противоположные направления Искусства изменили близнецов, некогда являвшихся зеркальными отражениями друг друга. Таурон, посвятивший жизнь целительским чарам, превратился в высокого и красивого мужа с волосами цвета сусального золота, от чьей фигуры беспрестанно шел мягкий внутренний свет исцеления. Маурон же, всю жизнь изучавший природу Тьмы, постигавший запретные знания и искавший способы противодействия им, стал скрюченным тощим старикашкой, неподдельно уродливым и пугающим. В отличие от брата, разум Маурона постоянно пребывал в состоянии неконтролируемого кровожадного бреда, и лишь ангельское терпение Таурона, а также его беспрестанная забота сдерживали порывы безумного знатока всевозможных запрещенных заклинаний. Оба брата Эхо состояли в совете управителей.
О Нарлоге было известно крайне мало. Этот скрюченный старый шаман приехал в Вестеррайх из Унгикании, с Черного континента. Несмотря на его принадлежность к исконно диким магам, практикующим откровенно пугающие ритуалы, Академия дала инородцу дом и окружила его почетом в обмен на секреты магических знаний далекой земли. Нарлога был худ, сед, имел тоненькие артритные конечности и объемистое брюшко, упругое как ритуальный барабан. Его дряхлую персону укрывал плащ из шкуры леопарда, многочисленные бусы и связки сушеной органики; затылок прикрывала большая ритуальная маска, которую он сдвигал на лицо лишь во время практики, а в качестве вспомогательного артефакта повелитель духов пользовался клюкой.
Именно унгиканец прежде всех отреагировал на появление Тобиуса. Он опрокинул стопку не закусывая, смачно рыгнул и поманил серого мага пальцем.
— Подойди к чару Нарлоге, Тобиус, — сказал Никадим Ювелир, — и покажи ему свою руку. Пожалуйста, без лишних вопросов.
Тобиус нехотя приблизился к столу и показал шаману искалеченную конечность. Тот бесцеремонно схватил руку, и мир вокруг волшебника изменился, померк, его разорвал гулкий ропот барабанов и многоголосый напев теней, кружившихся вокруг в дерганом танце безумия. Воспалившийся разум тут же осознал, что нужно немедленно убить Нарлогу, и даже то, что мысли стали звучать в голове на ужасном, безобразном, совершенно чужом языке, не смутили волшебника. К счастью, старый шаман отпустил его, и Тобиус, покачнувшись, отшагнул назад. Он покинул мир теней.
— Как славно! Нарлога вспомнил о доме! О родне! — сказал шаман с неправильными чужеродными интонациями, которые серый маг, несомненно, только что слышал у себя в голове.
— Ты знаешь, что это? — спросил Ювелир.
— Укус тени, да! Ты правильно сделал, что позвал Нарлогу!
Унгиканец принялся наливать себе отравки, а Никадим подошел к Тобиусу.
— Как ты себя чувствуешь?
— Не знаю… когда он прикоснулся к руке, кажется, что-то чужое стало думать вместо меня в моей же собственной голове.
— Да! Это злой лоа, поселившийся в твоей руке, пытался подчинить тебя! Да! Будь ты послабее — бросился бы на Нарлогу мгновенно! И погиб бы, хе-хе. Злой лоа знает, кого следует бояться! — самодовольно промолвил Нарлога. — Расскажи-ка, что с тобой случилось?
И Тобиусу ничего не оставалось, кроме как рассказать архимагам и старому шаману о ночном налете на шхуну "Фредерика" и об унгиканском колдуне, который сопровождал пиратов.
— Победил Амади? — расхохотался Нарлога. — А ты могуч, желтоглазый! Лучше бы ты его добил! Багкхуты любят использовать укус тени: если колдовской яд убьет жертву, то ее тень прибавится к тени багкхута, и тот станет сильнее, но даже если багкхут будет побежден, а укус тени не убьет его врага, то багкхут сможет найти обидчика потом и отомстить!
— Разве не лучше держаться подальше от того, кто один раз едва тебя не убил?
— Может, и лучше, — пожал плечами Нарлога, — но багкхут не может, Шзоадди не позволят ему оставить поражение неотмщенным.
— Шзоадди?
— Те-Кто-Живет-Под-Землей, — кивнул Нарлога. — Они дают огромную силу за
