Нет, дело было в чём-то другом. Его вынудили? Организация освобождения сектора? Или опять-таки… А-17? Со стороны Гения очень умно было бы избавиться от человека, который не давал ему спуску всю его жизнь, руками второго человека, которому он завидовал и которого он нескрываемо не любил.
Эмри впервые задумалась о том, что Джил может быть права. Она наверняка знала что-то такое про Гения, что привело её к мысли о его убийстве. Но всё же, что бы там ни оказалось, Эмри просто не могла этого сделать. Никогда. Это было далеко за гранью допустимого для неё. Поэтому она и не могла понять, что заставило пойти на такой шаг Эс. Эмри так давно и хорошо знала его, что просто не могла представить ни одну причину, по которой он мог бы убить даже самого отъявленного злодея на Земле. Ну, кроме А-17, само собой. Это была причина, которую невозможно сбросить со счетов, несмотря на то, что такое объяснение расходилось с её представлениями о возможностях А-17.
Закончив заправлять кровать, Эмри повернулась к озеркаленной стене. Ночь осталась далеко позади, и вместе с ней закончилось наваждение — она уже не была красива, уже не была молода и соблазнительна. Эмри знала это, как никто другой, и была абсолютно беспощадна к себе. Она поняла это в тот момент, когда её муж стал иначе к ней относиться. Что ж, Эмри была готова к такому повороту событий: он всегда был слишком хорош для неё, и несмотря на то, что он был несколькими годами её старше, возраст нисколько его не портил. Чего нельзя было сказать о ней. Эмри смирилась с этим как с естественным ходом вещей, тем более что почти ничего в их отношениях не изменилось. Практически ничего, кроме того, что теперь они совершенно спокойно переживали разлуку. Они не сходили с ума друг по другу. Но справедливости ради: неужели кто-то ожидает этого от двух людей, проживших вместе чуть ли не два десятка лет? Всё было даже к лучшему, учитывая его постоянное отсутствие.
Но вот что было забавно (и вместе с тем очень цинично): её близость с Гением не оказалась ни смешной, ни извращённой, ни неприятной. Эмри готова была уже и на более откровенную формулировку: она чувствовала себя, пусть и недолго, но действительно желанной. Она подумала ещё, и ей пришло в голову более точное слово: она чувствовала себя нужной. Да, Гений не был идеальным кандидатом, но такие вещи гораздо больше волновали её восемнадцать лет назад, чем сейчас. Он был, в конце концов, главой одного из крупнейших секторов мира. И возможно — злым психопатом, поставившим всю эту драму на сцене Третьего сектора. И это тоже было забавно.
Эмри отрегулировала зеркала: теперь они практически ничего не отражали, что её вполне устраивало. Ей так надоело быть хорошей, вечно пытаться спасти всех подряд, отстоять собственное мнение, что она, кроме страха перед будущим, испытывала другое, более приятное чувство, и это было чувство реванша.
«Выкуси, Эс, ты думал, только ты можешь мне изменять?» — от этой мысли она тихо рассмеялась.
И хотя она и злилась на него, это ничего не меняло. Эмри по-прежнему была готова очень на многое, чтобы вывезти его из проклятого Третьего сектора.
XIV
Утро было слишком навязчивым. Гений, обычно ожидавший рассвета с болезненным нетерпением, на этот раз готов был многим пожертвовать, чтобы он не наступал как можно дольше.
Эта ложь, которой он был теперь окружён со всех сторон, казалась ему настолько лучше всякой правды, что, будь у него возможность узнать правду, он бы от неё тотчас же отказался.
Он предпочёл бы, если б мог, конечно, остаться стоять в теплице, со всех сторон окружавшей их дом, вглядываясь в грязно-чёрное, замутнённое тепличным стеклом ночное небо, только бы Эмри стояла с ним рядом так же, как той ночью. Он бы не сомневаясь отказался подниматься с ней наверх, потому что он уже был безмерно счастлив и не видел никакой возможности стать ещё более счастливым.
Но утро было к нему беспощадно. Никто: ни Джил, ни Эмри, ни большая часть работающих в корпорации — не догадывался, насколько тяжело ему пришлось в последние дни. Никто, кроме его ближайших подчинённых, и не подозревал о том, что на самом деле происходило в Третьем секторе с момента применения А-17. Они видели красивую картинку: впервые за полвека чистые улицы, практически лишённые машин; опрятных людей, спешащих по своим делам. Может быть, впервые за всю свою жизнь выползая в сектор без страха быть ограбленными и убитыми, резиденты внешнего города могли видеть, как территория за пределами сектора приходит в себя после затянувшегося хаоса, который организация освобождения сектора пафосно называла войной корпорации против собственного народа.
Все эти люди не понимали лишь одного: у корпорации, равно как и у руководства сектора, не было никакого «собственного народа». Гению подобная постановка проблемы и вовсе казалась странной. Ещё более странным ему казалось то, что люди за пределами корпорации постоянно требовали от руководства сектора чего-то, что они совершенно никак не заработали. Они с таким остервенением выступали за уничтожение существующего порядка, как будто совершенно не понимали: рухнет ненавистная корпорация, и их и без того жалкое материальное положение окажется настолько печальным, что значительная часть борцов за справедливость просто умрёт от голода в ближайшие месяцы.
О, как искренне они верили в то, что их бедность — следствие исключительной жадности руководства, а не технологической отсталости корпорации. С каким завидным упорством они хотели сделать себя ещё более нищими и обиженными.
С момента применения А-17 прошло уже три дня, и это были самые длинные три дня в его жизни. За это время он успел около двадцати семи раз всерьёз задуматься о том, чтобы его отключить. И самый главный урок, который Гений усвоил за это время, можно было сформулировать так: «Ни за что в жизни я никогда больше не буду ничем управлять».
Он был крайне благодарен Мелджену и его предшественникам за ряды колючей проволоки и толстые стены, которыми корпорация была отгорожена от сектора к концу позапрошлого десятилетия. Да, многие с непониманием смотрели на то, что количество обслуживающего персонала, оставленного в корпорации, было сокращено чуть ли не в четыре раза, и особенно на то, что была усилена охрана всех входов и выходов. Но что они видели? Они видели лишь фасад, красивую оболочку.
Тогда как пресса, подконтрольная секторам, хранила гробовое молчание относительно событий в Третьем секторе в напряжённом ожидании визита туда главы Комитета по этике, фондовые рынки демонстрировали необычайное оживление: вопреки всем опасениям Гения, акции MJ за эти три дня продемонстрировали невиданный уже лет десять рост. Впрочем, обольщаться этим совсем не стоило. Корпорации, которые скупали их акции, разумеется, надеялись увеличить свои доходы за счёт спекуляции на новостях из Третьего сектора. И так же, как стоимость акций пошла вверх, она пойдёт вниз, как только эпизод с применением А-17 будет исчерпан.
Утро показалось ему ещё более неудачным, когда он застал Джил сидящей в его кабинете. Вот уж кого он хотел в то утро видеть меньше всего, так это её.
— Я насчёт Эс, — сказала она.
И Гений с досадой подумал, что он вообще ничего знать не хочет про этого Эс, даже если тот вместе с Мелдженом убил ещё полсектора. Ему просто было не до того.
— Что, дай угадаю, теперь ты хочешь, чтоб я его выпустил?
Джил сделала недовольное выражение лица.
— Вообще-то я хотела сказать, что его внешняя память вчера взорвалась, когда наши специалисты пытались изучить записи…
— Тоже мне проблема, Джил, — укоризненно сказал он ей, — это вообще-то постоянно происходит. Сделайте другую копию. Уже можно было давно сделать.
— Ты не понял, оригинал памяти взорвался. Но мы память
