— У меня есть предложение, — сказал Гений, глядя на соблазнительно румяный пирог.
— Какое? — Эмри отрезала кусок и положила ему на тарелку. Они по-прежнему стояли, не садясь за стол.
— Я должен идти в отдел, и я должен быть там всю ночь и сколько понадобится. Хочешь пойти со мной?
Эмри протянула ему тарелку.
— Так ты согласна? — он повторил свой вопрос ещё раз, забрав у неё тарелку.
— После ужина, — Эмри кивнула на кресла.
— Нет, сейчас, — он, не выпуская тарелку из рук, пошёл к выходу.
— Ты серьёзно? — спросила она. — Постой.
Эмри отобрала у него тарелку, вернулась к столу и положила на неё ещё один кусок пирога.
Она взяла тарелку и для себя и вышла из квартиры вслед за Гением.
Август, медленно превращающийся в сентябрь, особенно ощущался в горячем тепличном воздухе. Хотя некоторые стеклянные секции по периметру многокилометровой теплицы были открыты, горячий воздух, накопившийся за день, как будто неохотно покидал её. Гравийные дорожки, вьющиеся вокруг скученно рассаженных деревьев и кустов, вели в сторону корпорации. Там, где они пересекали мелководные искусственные ручьи, они на время превращались в низкие сколоченные из тёмного дерева мосты.
Ночью во внешнем городе могло бы быть совершенно темно, если бы не слабый свет, который давали маленькие фонари у самой земли. В воздухе настолько пахло цитрусами и свежескошенной травой, что даже Эмри, раздавленная свалившимися на неё проблемами, готова была поддаться лживому очарованию Третьего сектора. Сектор, вложивший в уничтожение собственной экологии больше, чем любой другой, на самом западном крае Восточно-Европейской равнины имитировал рай на Земле. Это мнимое благолепие раздражало её прежде, но в тот день Эмри не хотелось думать о том, насколько оно неэтично. Она пролила уже все свои слёзы, и на душе у неё было внезапно пусто.
Они медленно и молча шли по дорожке, не касаясь друг друга, но при этом держась рядом. Гений на ходу ел приготовленный Эмри пирог, а ей кусок в горло не лез. Это было как нельзя более гротескно, зато такой ужин вполне отражал всю суть их отношений. Если могло быть что-то не по-человечески, не так, как это должно быть, то оно обязательно именно так и было между ними.
И как ни странно, теперь, восемнадцать лет спустя, когда у них уже не было необходимости бесконечно оглядываться на эту правильность, достичь которой они всё равно так никогда и не могли, они были ещё большими детьми, чем тогда. Неужели хотя бы одному взрослому человеку могло прийти в голову есть домашний ужин на улице, на ходу, да ещё и с сервизной фарфоровой тарелки девятнадцатого века? Неужели Эмри потакала ему?
Они уже практически подошли к западному входу в корпорацию, когда Гений доел оба своих куска. Эмри протянула ему свою тарелку и забрала пустую.
— Так что всё-таки случилось? — спросил он, остановившись и поставив врученную ему тарелку на высокий борт бассейна, последнего препятствия, которое им оставалось миновать перед входом в корпорацию.
Эмри молчала, но теперь она была спокойна. Она смотрела на него ужасно грустно и внимательно.
— Ты ведь о чём-то хотела попросить меня.
Эмри кивнула и подошла чуть ближе.
— Я обещаю рассказать тебе всё в своё время, хорошо? — спросила она, заглянув ему в глаза.
— Но как я могу помочь тебе, если ты ничего мне не рассказываешь? — удивился Гений.
Эмри сказала ещё тише:
— Я не знаю, просто не знаю, как ты на это отреагируешь. Пожалуйста, просто пойми меня.
Он посмотрел на неё с ещё большим недоумением.
— Это насчёт той девочки, — словно с трудом сказала она, — насчёт Анны.
— И что же? — спросил он, абсолютно не понимая, о какой девочке она говорит.
— Она моя дочь.
Эмри отступила назад, так что её лицо оказалось в тени. Гений по-прежнему не понимал, что происходит.
— Подожди, какая девочка? — спросил он, подосадовав на собственную недогадливость.
— Она была утром вместе с Роулсом.
Он, кажется, начал что-то понимать. Правда, вряд ли Гений назвал бы переводчицу Роулса девочкой. Но он по-прежнему не понимал ни того, почему её появление вызвало у Эмри такую реакцию, ни того, почему её дочь оказалась в делегации, ни даже того, что бы Эмри могла попросить у него в связи с этим. У Гения был стойкое впечатление, что от него что-то скрывают.
— Сколько ей лет? — спросил он, не придумав ничего лучше.
— Семнадцать.
— Ты хочешь сказать… — начал было он, но осёкся.
Эмри, кажется, поняла, что он хотел узнать, но это испугало её настолько, что она немедленно принялась говорить сама:
— Я хочу сказать, что Роулс вывез её из сектора без моего разрешения. Я не знаю зачем, но знаю, что пока она с ним и пока она здесь, она в опасности. Пожалуйста, ты должен срочно заставить его отправить мою дочь домой. Я прошу, я умоляю тебя.
— Эмри, но… — он запнулся, — я сделаю то, о чём ты меня просишь, но я не понимаю, почему ты не можешь сказать Роулсу об этом сама. Она же твоя дочь.
Эмри молчала, но он готов был ждать её ответа.
— Она отказывается говорить со мной, — сказала Эмри наконец, — она обижена на меня. Роулс меня не слушает. Так что её надо заставить. Она несовершеннолетняя.
— Но зачем он привёз её? — от непонимания Гению было абсолютно не по себе.
— Я не знаю, клянусь тебе, мне очень страшно, — ответила она и сделала шаг, на этот раз ему навстречу, практически упав в раскрытые объятия.
Он забыл о том, что ему надо было срочно возвращаться к делам. Они стояли, обнявшись, у самого края внешнего города: две затерявшиеся в зелени маленькие букашки, которых жизнь только и ищет возможности раздавить.
Гений никогда не чувствовал себя таким слабым и потерянным и вместе с тем никогда не чувствовал такой решимости это изменить.
— Позвоним Роулсу прямо сейчас.
— В час ночи? — спросила Эмри.
— Почему бы и нет. Пойдём, — он выпустил Эмри из рук и забрал тарелку с бортика бассейна.
— Но ведь уже поздно для звонков, — слабо возразила она.
Гений доел последний кусок пирога и улыбнулся ей.
— Ты права. Пойдём лучше встретимся с ним лично.
Это показалось Эмри настолько безумным, что и она тоже улыбнулась.
— Знаешь, чего мне хочется? — спросила она, уже менее подавленно.
— Чего?
Вместо ответа она размахнулась и запустила тарелку в стену корпорации. Тонкий прозрачный фарфор, за который она когда-то отдала целое состояние, красиво разлетелся на мелкие кусочки, встретившись на своём пути с непреодолимым препятствием в виде монолитной стены.
XVII
Джил встретила Гения случайно: в четыре часа утра они столкнулись в одном из баров корпорации. Джил только что взяла оттуда кофе, а Гений намеревался смешать что-нибудь более сильное. Для него это была уже вторая ночь без сна, поэтому у него было смутное ощущение нереальности происходящего, лёгкая тошнота и лицо, на котором написано неизвестное простым смертным блаженство.
Джил тоже выглядела уставшей, но гораздо меньше: весь вечер и почти уже всю ночь она провела за очередным просмотром эпизодов не слишком увлекательной жизни Эс. И так и не нашла, несмотря на все свои усилия, того, что её интересовало. Если Джим Роулс не захотел отвечать ей, как Эс связан с комитетом, она была твёрдо намерена узнать это и без него.
— Что ты здесь делаешь? — спросил её Гений, забрасывая в автомат таблетки.
— Готовлюсь сопровождать экспертов, — соврала она.
— По поводу экспертов: где Роулс? И где его переводчица?
— А, ты не знаешь, — сказала Джил, зевнув, — он улетел во Второй сектор до вечера. По поводу переводчицы: не знаю. Вряд ли она ему там понадобится. Вряд ли она ему вообще где-то понадобится. А что?
Джил внимательно посмотрела на него, словно пытаясь понять, к чему он клонит. Неужели он догадался обо всём и без неё?
— Да у меня есть к нему одно дело, очень важное.
— Очень интересно, — Джил поставила свой стакан на стойку, — и прямо за моей спиной. Рассказывай.
— Ну, я не знаю, с чего начать, —
