– Я не знаю, чего хочу. Но уж точно не хочу помирать, зная, что о ней и о вас с Чаком некому будет позаботиться.
Биззи с жаром обняла старушку:
– Ты не умрешь, ба, ты никогда не умрешь!
Ноздри Чака чуть шевельнулись. Сильно запахло одуванчиковым пухом.
Бабушка высвободилась из объятий.
– Ты уже знаешь, моя Биззи, что смерть приходит и к тем, кто готов, и к неготовым. Если б не беспокойство за ваше будущее и будущее вашей матери, я бы уже давно отправилась домой. Слишком уж я долго в разлуке с моим Патриком. Он ждет меня. Последние несколько дней я то и дело оглядываюсь – все кажется, вот-вот увижу его.
– Бабуля! – Биззи запустила пальцы в свои кудри. – Мама не любит Датберта Мортмайна! Она не может! Я его ненавижу!
– Ненависть больше вредит тому, кто ненавидит, чем тому, кого ненавидят.
– Но Бранвен же она не навредила!
– Бранвен не ненавидела. Бранвен любила и была предана – и выкрикнула Слово в мольбе о помощи, а не из ненависти и не ради мести. И солнце растапливало белый снег, чтобы ей тепло было спать ночью, и огонь в ее маленьком очаге не обжигал, а весело плясал, чтобы согреть ее, и молния отнесла весть ее брату, Брану, и ее ирландский король бежал на своем корабле, и ветер унес его в море, и морская пучина поглотила корабль, а Бран пришел за своей сестрой Бранвен и благословил бесплодную землю, и та снова покрылась зеленью и цветами.
– А она полюбила еще кого-нибудь после того ирландского короля?
– Я забыла, – сказала старушка.
– Бабуля! А почему бы нам не воспользоваться этим Словом?! Может, тогда маме не придется выходить замуж за Датберта Мортмайна.
– Слово нельзя использовать необдуманно.
– А мы обдуманно!
– Не знаю, моя Биззи. Пути должны быть пройдены. Лишь самые дерзкие перекраивают их. Слово – лишь для крайней нужды.
– Разве сейчас не крайняя нужда?
– Возможно, не та. – Старушка закрыла глаза и некоторое время молча покачивалась, а потом заговорила напевно, почти так же, как произносила Слово.
– Ты используешь Слово, крошка моя, ты используешь Слово, но не раньше, чем время настанет.
Она открыла глаза и посмотрела на Биззи таким взглядом, будто видела ее насквозь.
– Но как я узнаю, что время настало? – спросила та. – Почему сейчас оно не настало?
Старая женщина покачала головой и снова закрыла глаза и принялась покачиваться.
– Этот час – не тот час. Ночь надвигается, и тучи собираются. Мы не можем ничего сделать, пока они не соберутся. Когда пробьет час, Чак даст тебе знать. С другой стороны тьмы Чак даст тебе знать, даст тебе знать, даст знать… – Она умолкла, потом открыла глаза и произнесла обычным своим голосом: – Идите-ка вы спать оба. Уже поздно.
– Кошмарный старый Датберт Мортмайн, – сказала Биззи Чаку одним прекрасным летним днем. – Не буду звать его папой!
– И я тоже.
Но Датберта Мортмайна, кажется, вполне устраивало, чтобы они звали его мистером Мортмайном.
Он управлял магазином сноровисто и сурово. С их матерью он был мягок и иногда гладил ее по волосам. Люди говорили, что он в ней души не чает.
Над кассой появилась табличка: «В кредит не отпускаем». Биззи с Чаком помогали в магазине после обеда и по субботам, как обычно. Но их мать по-прежнему не улыбалась, даже когда Датберт Мортмайн принес ей коробку шоколада, перевязанную лавандовой ленточкой.
Чак подумал, что от нее больше не пахнет страхом – но не пахнет и синим небом раннего утра. Теперь это было вечернее небо с тонкой пеленой облаков, лишающих синеву яркости.
Датберт Мортмайн приберегал любезность для покупателей. Он смеялся, и шутил, и старательно производил впечатление радушного и дружелюбного малого. Но наверху по вечерам он ходил с угрюмым видом.
– Дети, не шумите, – говорила мать. – Ваш… мой муж устал.
– Папа тоже уставал, – шепотом сказала Чаку Биззи, – но он любил слушать, как мы смеемся.
– Мы были его детьми, – ответил Чак. – Мы не принадлежим Датберту Мортмайну, а он любит только то, что принадлежит ему.
Датберт Мортмайн не выказывал своего дурного характера до следующей весны. Он и потом оставался мягок и любезен в магазине, даже с самыми сложными покупателями или торговцами, но наверху начал давать себе волю. Однажды утром его жена («Ненавижу, когда люди называют ее миссис Мортмайн!» – взорвалась Биззи) вышла к завтраку с синяком под глазом и объяснила, что в темноте ударилась о дверь. Бабушка, Биззи и Чак посмотрели на нее, но промолчали.
И стало очевидно, что Датберт Мортмайн не любит детей, даже когда они ведут себя тихо. Когда Чак чем-то вызывал неудовольствие своего отчима – а это случалось минимум раз в день, – Мортмайн бил его по уху, и в конце концов у Чака стало постоянно звенеть в ушах.
Когда Биззи сидела за кассой, отчим щипал ее за руку всякий раз, как проходил мимо, – словно бы любя. Но руки ее были в синяках, и Биззи приходилось носить свитер, чтобы прятать их.
Однажды на перемене Чак увидел, как к Биззи в школьном дворе подошел Падди О’Киф.
Чак поспешил к ней и услышал, как Падди спросил:
– Старый Мортмайн к тебе пристает?
– Ты о чем?
– Ты знаешь, о чем я.
– Нет, не знаю. – Но ее передернуло.
– Отстань от моей сестры! – вмешался Чак.
– Лучше скажи старику Мортмайну, чтобы он отстал от нее, малявка. Биззи, если тебе потребуется помощь, сразу дай мне знать. Старина Падди о тебе позаботится.
Тем вечером Датберт Мортмайн окончательно перестал сдерживаться.
Они закончили ужинать, и когда Биззи убирала со стола, отчим ущипнул ее за бок, и Чак увидел, с какой холодной ненавистью посмотрела на него Биззи.
– Датберт! – воскликнула мать.
– Датберт Мортмайн, берегись. – Бабушка смерила его спокойным, долгим взглядом.
Она ничего больше не добавила, но в глазах ее ясно читалось предостережение. Она собрала чашки и стаканы на поднос и понесла их к раковине.
Мортмайн тоже встал из-за стола, и когда старая женщина приблизилась к лестнице, он занес руку для удара.
– Нет!!! – закричала Биззи.
Чак кинулся между бабушкой и отчимом, и вся сила удара досталась ему.
И снова Биззи закричала, потому что Чак упал, упал с крутой лестницы в граде осколков стекла и фарфора. А потом она кинулась следом за братом.
Чак лежал скорчившись у подножия лестницы и смотрел на нее невидящими глазами.
– Геддер столкнул меня. Он столкнул меня. Не позволяй ему жениться на Гвен. Зилла, не позволяй Геддеру, не позволяй…
Глава десятая
Землю с твердью непреклонной…
Поле одуванчиков. Желтое. Желтое. Взрывающееся белым, бурей белого, ужасом белого. Зеленые стебли, блеклый сочащийся сок.
Бабушка.
Бабушка.
Ты не умрешь, бабушка, ты никогда не умрешь.
Геддер.
Запах. Скверный запах.
Нож. Нож Геддера. Остановить его.
Ужасное падение.
Гвен Зилла
голова больно
больно
хрустальный рог целит
единорог Мэттью придет
кончик касается головы светом целит
Биззи! Бабушка! Мама! Папа!
Два надгробия на кладбище.
Схватка на краю утеса, как некогда Гвидир и Мадог сошлись на берегу озера. Плохо. Плохо.
Биззи,
