Она постаралась говорить спокойно, но ее лихорадочно тянуло обратно на чердак, с Анандой вместе. «Чаку было двенадцать», – сказала миссис О’Киф. Чаку было двенадцать, когда что? Все, что происходило с Чаком, происходит с Чарльзом Уоллесом?
– Может, возьмешь с собой чай? – предложила миссис Мёрри.
– Нет, спасибо. Позовите меня, когда Чарльз вернется.
Ананда зашагала за Мег следом, слизывая с морды последние крошки.
На чердаке было холодно, и Мег поспешно нырнула в кровать и накрыла одеялом себя и собаку. «Чарльз Уоллес хотел, чтобы я нашла связь между Уэльсом и Веспуджией, и Деннис нашел ее в справочнике. Но существует куда более тесная связь. Письмо, которое принесла миссис О’Киф, написано в 1865 году, и оно из Веспуджии, так что связь близка, как ее чердак…»
Мег задрожала, несмотря на теплое свечение электрического обогревателя. Эти люди в письме наверняка важны, подумала она, и Бран, который написал это письмо, и его сестра Гвен. Несомненно, имя Зиллье как-то связано с Зилл Мадога и с Зилле Ричи Лаукая, которую чуть не сожгли по обвинению в колдовстве.
А Мэттью, которому было адресовано письмо, наверняка тот самый писатель Мэттью Мэддокс. Во второй его книге есть что-то важное, и эхтры не хотят, чтобы мы это узнали. Все это взаимосвязано, а мы до сих пор не знаем, что означают эти связи.
А что же случилось с Биззи, если она в результате превратилась в Ма О’Киф? Ах, Ананда, Ананда, что же случилось?
Мег легла на подушки и принялась медленно водить ладонью по мягкой собачьей шерсти, согреваясь.
– Но почему па? – снова и снова требовала ответа Биззи. – Почему па должен был умереть?
– На этот вопрос нет ответа, моя Биззи, – терпеливо повторяла бабушка. – И задавать его не стоит.
– А я задаю!
Бабушка выглядела усталой и старой. Чак никогда прежде не думал, что она старая, вообще не думал о ее возрасте. Она была просто бабуля, всегда рядом, всегда поглощена ими. Теперь же она спросила – не у детей, у неба:
– А почему мой Патрик? Он был еще моложе твоего отца. Почему вообще все происходит?
Слеза скатилась по ее щеке, и Биззи с Чаком обняли бабушку, пытаясь утешить.
Миссис Мэддокс изучила бухгалтерские книги, которые так терпеливо вел ее муж до самой своей смерти. И чем дольше она просматривала их, тем медленнее переворачивала страницы.
– Я знала, что дело плохо, но не думала, что настолько. Мне следовало об этом догадаться, когда он продал книгу Мэттью Мэддокса…
Чак забрался в темные кладовки под самой крышей в поисках сокровищ. Он нашел бутылку, полную одноцентовых монет, – но ни золота, ни драгоценных камней для матери. Он нашел старую Британскую энциклопедию – ее страницы пожелтели, переплет потрескался, но читать было можно. Он нашел фарфоровый сервиз, завернутый в старые газеты, напечатанные задолго до их с Биззи рождения, и понадеялся, что это можно продать. Он нашел сундучок – запертый.
Чак принес свои находки в гостиную. Мать была в магазине, но Биззи с бабушкой сидели там, занимались выпечкой.
– Пенни старинные. Возможно, они чего-то стоят. Фарфор хороший. За него, наверно, можно будет купить дрова на месяц. А что в сундучке?
– Ключа нету. Я собираюсь его сломать.
Чак вооружился молотком, отверткой и гаечным ключом, и старый замок сдался. Когда мальчик открыл крышку, в сундучке оказались пачка писем и большой блокнот в ветхом синем кожаном переплете. Чак открыл блокнот на первой странице и увидел почти не потускневший акварельный набросок весеннего пейзажа.
– Бабуля! Это же наш камень, наш камень для пикника!
Пожилая женщина хмыкнула:
– И верно.
На камне лежали нежно-голубые и лавандовые тени, переходящие в серый. Деревья за ним полыхали яркой весенней зеленью. Над камнем порхала стайка бабочек; нежную синеву голубянок оттеняли черно-золотые крылья парусников главков. Вокруг камня росли знакомые весенние цветы, разбросанные по траве, словно по фону гобелена.
– Биззи, бабуля! – восторженно воскликнул Чак.
Потом он благоговейно перевернул страницу. На следующей странице было выписано красивым почерком: «Мадрун, 1864, Зилла Лаукай».
Бабушка тщательно вытерла испачканные в муке руки, надела очки и склонилась над записной книжкой. Вместе они прочитали первую страницу.
Мадрун.
Половина одиннадцатого. Из окна моей спальни виден дом Мэддоксов, стоящий чуть ниже на склоне холма. Мистер и миссис Мэддокс уже, наверное, спят. Они привыкли вставать в пять утра. Гвен Мэддокс – не знаю. Гвен всегда считала себя взрослой, а меня – ребенком, хотя между нами всего два года разницы.
Близнецы, мои дорогие близнецы, Бран и Мэттью… Спят ли они? Когда Бран прибавил себе возраст – боялся не успеть на войну – и пошел служить в кавалерию, я обмирала от страха, что его могут убить в сражении. Когда я мечтала о его возвращении – а я это делала каждый вечер, когда смотрела на его кольцо у себя на пальце и молилась, чтобы он остался жив и здоров, – мне и в голову не приходило, что оно может оказаться таким, что Бран станет таким замкнутым и откажется общаться с кем бы то ни было, даже с братом-близнецом. Если я пыталась заговорить о свадьбе, он обрывал меня или отворачивался, не сказав ни слова. Мэттью говорит, что многие страдают этим душевным недугом из-за ужасов войны.
Я Зилла Лаукай – вот уже почти семнадцать лет как Зилла Лаукай. Стану ли я когда-нибудь Зиллой Мэддокс?
Они продолжали перелистывать страницы, теперь уже быстрее, не задерживаясь, чтобы прочитать записи, а лишь разглядывая нежные рисунки птиц и бабочек, цветов и деревьев, белок, лесных мышей и древесных лягушек, исполненных с необычайной наблюдательностью и точностью.
По спине Чака побежали мурашки.
– Папина мама была до свадьбы Лаукай. Возможно, эта Зилла – одна из наших предков… и она была жива, когда рисовала это все, и сейчас все осталось таким же, в точности таким же.
Мальчик перевернул еще одну страницу. Взгляд его зацепился за фразу, и он прочитал:
Сегодня мой семнадцатый день рождения, и он был печальным, хоть мы и пригласили на обед Мэддоксов. Бран был здесь – и в то же время отсутствовал. Он сидел за столом, но почти не притрагивался к праздничному угощению, его приходилось уговаривать поесть ради меня, а если его о чем-нибудь спрашивали, он отделывался односложными ответами.
Чак перевернул страницу и снова остановился.
Мэттью сказал, что Бран почти поговорил с ним вчера вечером, и он надеется, что ужасные раны, которые война оставила в его душе и разуме, начинают исцеляться. Я ношу его обручальное кольцо со словами надежды, и я не перестаю надеяться. Что бы я делала без дружбы Мэттью, который поддерживает меня? Иногда я думаю: если бы не несчастный случай с Мэттью, который из близнецов попросил бы моей руки? Но этот вопрос лучше не поднимать, потому что я
