Как это выяснилось? Просто. Мстиславского чуть позже попытались уговорить сдаться на милость нового Великого Государя, царя и хана Тохтамыша Газы Герая.
Князь отказался.
Нет, не потому, что такой верный. Отнюдь. Дмитрий прекрасно понимал мотивацию Мстиславского. Ему просто под рукой Герая ничего не светило. Не убьют – уже неплохо. А так – да. Чем дальше продвигалась реализация реформ, тем сильнее дворяне были против них. Ведь теперь было недостаточно происхождения, чтобы возвышаться и продвигаться. Поначалу-то многие помещики восприняли этот подход с особым энтузиазмом. Но ровно до того момента, как им на пятки стали наступать конкуренты из других сословий. Военные успехи да, какое-никакое, а промышленное развитие их мало волновали. Своя рубашка была ближе к телу. А на горизонте замаячили перспективы ее потери. Причем не иллюзорные. Вот и оказалось, что тех помещиков, кому «попирание старины» пришлось не по душе, вышло на удивление много.
- Что было дальше?
- Ничего хорошего, - грустно буркнул князь. – Османы подкатили свои пушки и начали методичный обстрел саней, за которыми укрылись стрельцы. При «Единорогах» была только картечь, а эти били ядрами. Не дотянешься. В семь десятков стволов они разворотили все за час-полтора. Стрельцы побежали. А татары лавой бросились за ними. Рубить.
- А поместные?
- Впереди неслись, - скривился Мстиславский. – Выслужиться явно хотели перед новым господином.
- А тебе как удалось уйти?
- Как стрельцы побежали, так и стал гусар уводить. Мы же с ними в тылу стояли. Стрельцов уже было не спасти.
- А немцы?
- Они тоже стояли в тылу. В них ядром только пару раз попали. Я им приказал отступать к Москве, но как там вышло – не знаю. Видел только, что немцы бегом бросились к ближайшему лесу. За ними часть стрельцов устремилось. Может и ушли.
- Ясно, - сухо ответил Дмитрий, обдумывая текущий расклад.
- Злишься Государь? – Осторожно поинтересовался князь.
- На тебя?
- Да.
- Нет.
- А на кого?
- На себя. Ваше единодушие было странным. Они ладно – знали все. А ты? Или тоже знал?
- Не знал.
- Тогда чего поддержал их?
- Так здраво звучало. Чего не поддержать?
- Да уж. Столько людей глупо положили.
- Что делать будешь? К Москве отходить?
- Зачем? – Удивился Дмитрий и прищурился, взглянув на Мстиславского.
- Как зачем?
- Мы пойдем другим путем, - усмехнулся Император. После чего повернулся к дежурному. – Приказ по лагерю. Сворачиваемся. Спешно. Подготовка к марш-броску.
- Есть, - козырнул дежурный и вылетел на улицу.
- Повоюем, - как-то особенно кровожадно улыбнувшись, произнес тому в спину Государь.
На самом деле он не был ни разу уверен в успехе кампании. Слишком уж много людей оказалось у противника. По паническим настроениям Мстиславского и его гусар – все сто тысяч. Да еще и семьдесят пушек, которые, наверняка увеличились за счет трофейных 3-фунтовых «Единорогов». Очевидно же – шли брать Москву. И возьмут, если Дмитрий ничего не предпримет.
Сколько у него было людей?
Шесть батальонов линейной пехоты. Рота гренадеров. Рота штурмовиков. Рота егерей. Дивизион кровавых гусар. Эскадрон рейтар. Два дивизиона полковой артиллерии. Батарея полевой артиллерии. Ну и теперь еще и неполные пять сотен крылатых гусар. То есть, примерно четыре тысячи пехоты, тысяча кавалерии и сорок два орудия. Прилично. Но капля в море по сравнению с войском, что привел Герай. Да, у Дмитрия пехота была прекрасно обучена, опережая в плане тактики и техники своих противников на голову, но десятикратное, а то и двадцатикратное превосходство в живой силе и двукратное в артиллерии – это очень и очень опасно.
Хотя, конечно, не фатально.
Вон, при Роркс-Дрифт англичане встретились с зулусами без всяких пушек, не говоря уже о пулеметах. Сколько их там было? Полторы сотни. А противника? Около четырех тысяч. И ничего. Победили.
- Государь, - напряженно произнес Петр Басманов.
- Что? – Произнес Дмитрий, сфокусировав взгляд на нем. – Боишься?
- Боюсь, - после нескольких колебаний, сказал тот.
- Мы все боимся, - поддержал его Мстиславский. – Сила совершенно невиданная. Как ее побить?
- Взять оглоблю – да по хребту.
- Чего, прости?
- Петя, тебе не кажется, что ты повторяешься?
- Но…
- Там, под Смоленском ты тоже говорил, что врагов слишком много и нужно отступать. Или забыл уже?
- Такое не забудешь.
- Правильно. А тут что? Снова их много?
- Но их действительно много…
- Сейчас зима. А значит это не так плохо. Вот если бы дело было летом…
- Государь, о чем ты говоришь?
- Зима – значит холодно. То есть, тела тухнуть не станут. И можно будет спокойно, вдумчиво снять с них все ценное, а потом подготовить к погребению, не боясь преждевременного разложения и болезней всяких, с ней связанных. Одна беда – лошадей много побьем. Куда их девать? Мяса же прорва. Шкуры опять же…
- Дмитрий Иванович! - Несколько нервно воскликнул Мстиславский. – Их не десять тысяч!
- Так и я не один. Или ты думаешь, что я с ума сошел? Да настолько, что пытаюсь покончить жизнь самоубийством в бою?
- Нет, но…
- Что «но»? Я знаю, что делаю и прекрасно оцениваю свои силы. Поэтому мы сейчас снимаемся и идем навстречу Гераю. Уверен, он идет по твоему следу. Иначе не стал бы отпускать. Ему нужно разбить меня, после чего идти на Москву. Или думаешь, он рискнет оставить меня в своем тылу?
- Государь, ты уверен? – Тихим, робким голосом спросил Петр Басманов.
- Конечно, уверен! Сражение будет долгим, но ничего сверхъестественного от нас не потребуется. Просто чуть сложнее, чем обычно. Или ты забыл, как мы взяли Нарву, Ревель и Ригу? Или про тот большой корабль на рейде не помнишь?
Все ушли из палатки, а Дмитрий, сидя в раскладном кресле задумался.
Ситуация, что произошла под Коломной, не являлась чем-то удивительным и была вполне ожидаемой. Государь ждал где и когда прорвет. Вот. Дождался.
Почему вообще так получилось, что именно помещики его предали? Многие не отозвались на сбор, а те, что согласились встать под его знамена – перешли на сторону противника. Из-за чего?
По его мнению, секрет крылся в старом камне преткновений – «греческих реформах», которые начали последовательно проводить еще при Иване III. Начав разворачивать институт помещиков, Великий князь выделял им землю в кормление. Но сама по себе она ничего не родит. Ну, кроме бурьяна. Для внятного кормления на ней должны сидеть люди, которые бы ее обрабатывали. И вот беда – земля разбежаться не может, а крестьяне – вполне. От чего разбегаться? Так от избыточно рьяного помещика, что дерет с
