— Почему вы спрашиваете?
— Для темного мага триста шагов — это, как правило, предел. А ты видишь дальше… намного дальше, брат. И умение это пришло к тебе лишь после посвящения. Не так ли?
Я нахмурился.
Да, пожалуй, после сделки с темным богом со мной и впрямь начали происходить странные вещи, начиная с того, что я впервые сумел перейти на темную сторону и научился не бороться, а принимать в себе Тьму. Затем мое видение потустороннего снова изменилось, и если полгода назад его мрак был однородным, то вскоре я начал различать тона и полутона. Затем стал ощущать присутствие магии. Наконец, не так давно обнаружил, что во Тьме есть какая-то особенная, скрытая от большинства темных магов глубина, и уже всерьез задумывался над тем, как ее измерить.
— Призови ее, — попросил отец Гон, пока я размышлял над его словами. — Я хочу взглянуть на твою Тьму, брат. Ты позволишь?
Поколебавшись, но не ощутив внутреннего протеста, который вынуждал меня не пользоваться дарами Фола в присутствии коллег или скрывать от них новую броню и оружие, я вытянул руку и сделал то, о чем меня попросили.
При виде пляшущего на ладони черного пламени отец Гон вздрогнул и, подавшись вперед, вцепился пальцами в край стола. Но не попытался дотронуться — только смотрел, однако выглядел при этом так, словно узрел настоящее чудо.
И моей Тьме такое отношение, кажется, понравилось. Насыщенная, густая, она разрослась, раздобрела и будто красовалась перед невольным наблюдателем. То выстреливала вперед длинными языками и почти касалась его пальцев, то снова игриво пряталась под кожей.
— Как же она прекрасна… — прошептал жрец, когда пламя затрепетало и, внезапно опав, свилось в небольшой клубок, уютно устроившийся на моей ладони. — Просто невероятно! Она холодная, брат?
Я покачал головой.
— Значит, и на темной стороне ты должен чувствовать себя как дома…
Я снова промолчал. А про себя подумал, что, пожалуй, отец Гон прав — на темной стороне мне с некоторых пор было так же комфортно, как и в обычном мире. Я легко туда приходил и так же легко возвращался. Меня не терзал прежний холод. Не мешали живущие там голоса. Я чувствовал себя во Тьме… пожалуй, что хорошо. Мог оставаться там сутками напролет, хотя многие насмерть замерзали через полсвечи. Ценил ее тишину. Уважал ее силу. А ещё мне бесконечно нравилось ее мрачноватое, навеки застывшее в оковах зимнего сна, но по — своему привлекательное постоянство.
— Почему отец Лотий не сказал о последствиях сразу? — спросил я, когда жрец опустил руки и глубоко вздохнул.
— Возможно, потому, что ты не был готов это услышать. А может, брат Лотий подозревал, что вы, темные, предпочитает сами до всего докапываться, а не получать готовые ответы со стороны?
Я взглянул на жреца с подозрением.
— Вы, случайно, не знали моего учителя, святой отец?
— Не имел чести, — тонко улыбнулся отец Гон. — Но думаю, он был мудрым человеком, раз ты спокойно сидишь здесь и на редкость смирно перевариваешь весть о том, что тебя благословил сам владыка ночи.
— Когда это Фол успел меня благословить? — насторожился я.
— Вчера. В доме моего брата по вере. Разве ты не почувствовал?
— Нет. Меня там облили какой-то гадостью с ног до головы. Если это и было благословение…
— Оно самое, — подтвердил отец Гон. — Тьма не просто тебя любит — она живет в тебе, Рэйш. И вчера Фол сделал для тебя то же самое, что делают светлые жрецы, окупая младенцев в освященную Родом купель.
Я недобро прищурился.
— И как это отразится на мне в дальнейшем?
— Не знаю, — признал темный жрец. — Когда благословение получает обычный человек, он обычно становится жрецом. Но когда благодать владыки ночи касается мага, да ещё и темного… говорят, когда-то таких, как ты, называли жнецами. Собирателями жизни. А иногда и палачами. Но это не совсем верное название, как мне кажется. Я бы сказал, что ты воин… воин бога, Рэйш. И, вероятно, Фол готовит тебя к чему-то особенному, раз не просто отметил, но и напитал твою Тьму своим благословением.
* * *В храме я в общей сложности проторчал до обеда… это если считать время в обычном мире. Однако в действительности мы проговорили с отцом Гоном намного дольше, потому что, как оказалось, время на темной стороне текло гораздо медленнее не только для меня одного.
— На самом деле Тьма подстраивается не под каждого, — поведал жрец, когда я задал вопрос на эту тему. — И это нормально. Вот ты, к примеру, насколько старыми видишь эти стены?
Я оглядел выщербленные, покрытые многочисленными сколами и царапинами стены храма, выглядящие так, словно их долго и упорно пытались разрушить.
— Не знаю, святой отец. Но мне кажется, что им тысяча лет, не меньше.
Отец Гон протянул руку и, коснувшись моих пальцев, хмыкнул:
— А я их вижу вот так…
Я вздрогнул и удивленно моргнул, после что от легчайшего прикосновения жреца храм мгновенно преобразился. Вместо гнилого мха на стенах появились древние фрески, треснутый посередине стол внезапно стал целым и помолодел, казалось, на целое столетие, да и пол под нашими ногами больше не напоминал решето.
— Здесь моя воля чуточку сильнее твоей, — сообщил святой отец, отпуская мою руку. Я снова моргнул, и все вокруг стало как прежде. — Поэтому могу показать тебе то, что вижу сам. Но ты, я думаю, способен погрузиться во Тьму гораздо глубже и увидеть намного больше меня.
— Вообще-тo я вижу одни развалины, — криво улыбнулся я, оглядывая виднеющиеся над головой балки, покрытые мхом стены и наполовину рухнувшие, но все ещё выглядящие крепкими ворота, за которыми виднелся разрушенный город. — Причем отсюда и до самого горизонта.
Отец Гон без всякого удивления кивнул.
— Фол подарил тебе возможность лицезреть его владения такими, какие они есть. Но имей в виду: Тьма всегда подстраивается под сильнейшего. Более слабый маг, прикоснувшись к тебе, увидит то же, что
