Кертис заметил, как зеленые глаза Леди задержались на нем на несколько секунд. Затем она произнесла:
— Заберите его домой, миссис Мэйхью. Цените его дар, который Господь послал ему. И начните лучше кормить его. Давайте побольше мяса, чтобы он стал сильным, как его отец.
При этом Орхидея, казалось, содрогнулась всем телом. Создалось впечатление, что она стала ниже на пару дюймов, а в красноватом свете ламп ее лицо мгновенно превратилось в холодную маску.
Она прошипела:
— Он никогда не станет похожим на своего отца.
В тот же день — намного позже ночью — Кертис лежал в постели в своей комнате и вдруг услышал голос, слабо прошептавший ему издалека:
— И тебе привет.
Вырвавшись из воспоминаний девятилетней давности, Кертис увереннее начал крутить педали по площади Конго. Наконец, он остановил свой велосипед и тележку напротив небольшой аккуратно укрытой листвой светлой хижины на Сент-Энн-Стрит, поднялся на две ступени и постучал в дверь.
Ответа не было.
Кертис постучал снова.
— Мистер Крэбл! — позвал он. Затем громче. — Мистер Крэбл? Это Кертис. С вами все в порядке?
Внутри действительно прозвучало какое-то бормотание, или ему только показалось? Только что мимо проехала машина, так что сложно было сказать наверняка за этим шумом.
И вдруг из-за двери послышался звук, напоминавший тяжкий старческий голос как будто из самой могилы времени. К тому же казалось, время догнало его и придушило, остался лишь жалкий скрип. Этот звук был просто ужасен.
— Уходи, Кертис. Пожалуйста. Просто уйди.
— Что случилось, сэр? — на этот раз он не смягчал произнесение этого слова. — Вы заболели?
— Уходи…
— Не могу, сэр. Меня отправили узнать, все ли с вами в порядке, и именно это я собираюсь сделать. Если останетесь за этой дверью, я не уйду, пока не увижу вас, — Кертис ждал. Прошло еще несколько секунд молчания, и он потребовал: — Откройте дверь, сэр. Вы знаете, что так будет лучше.
Он еще немного подождал, затем сжал кулак и уже был готов постучать снова и стучать, пока ему не откроют, но вдруг замок щелкнул, дверь отворилась, и человек, напоминавший Уэнделла Крэбла, только с серой кожей и поседевший, как лунь, с болезненно ввалившимися глазами, прищурившись, вышел на солнечный свет.
Ол Крэб не смотрел на Кертиса. Он бросил взгляд на улицу, а затем отступил от двери, как будто свет причинял ему боль.
— Ну, заходи, — сказал он. — И лучше пристегни свой велосипед, у нас тут частенько воруют.
Кертис затратил немного времени, пристегивая свой велосипед цепью к водосточной трубе вместе с тележкой, а затем вошел в тусклую прихожую. Его тут же поразил резкий запах подгоревшей пищи и сигаретного дыма. Все ставни на окнах были закрыты, но на пробивавшихся из-под них световых дорожках виднелись поблескивающие осколки разбитого стекла. Ол Крэб продолжил отступать, пока не опустился в коричневое кресло, рядом с которым стоял стол с покоившейся на нем наполовину опустевшей бутылкой виски «Four Roses» и почти опустошенным стаканом. Зеленая керамическая пепельница была завалена окурками самокруток, а от одного из них все еще поднимались сизые усики дыма.
Кертис закрыл за собой дверь. Когда его глаза полностью привыкли к сумраку, он понял, что вокруг талии Ол Крэба была повязана белая рубашка, опустившаяся до уровня нижнего белья, которого на повелителе носильщиков сегодня не было. На ногах Ол Крэба были старые поношенные кожаные шлепанцы. Он вытянул вперед ноги и откинулся на спинку кресла с закрытыми глазами, запрокинув голову.
— Похоже, у вас что-то сгорело, — сказал Кертис. По правде говоря, это зрелище потрясло его настолько, что он буквально потерял дар речи. Никогда прежде он не мог представить себе Ол Крэба в таком состоянии.
— Пытался испечь кукурузный хлеб, — Ол Крэб открыл глаза, поднял тлеющую сигарету и выдохнул облако дыма. — У меня не слишком хорошо вышло.
— Мистер Крэбл… что с вами?
— Что с вами, — повторил он, смотря в никуда. — Что с миром? Вот вопрос. Это плохое место. Оно просто… убаюкивает тебя изо дня в день, а затем… когда ты понимаешь, что все идет слишком гладко и легко, и что ты уже катишься к закату своих дней, вот тогда-то… тогда-то оно и настигает тебя, — его старческое лицо повернулось, и впалые глаза уставились на Кертиса. Рот изогнулся в полумраке жуткой улыбкой, на которую было невыносимо смотреть. — Вчера вечером я получил телеграмму «Western Union». Время было семнадцать минут девятого. Я никогда не получал телеграммы «Western Union» прежде — ни разу в жизни. Что ж, прошлой ночью я ее получил! — голос его надломился, он зажал сигарету ртом, все еще искаженным уродливой улыбкой, и снова уставился в потолок. — Я ее получил, — повторил он. Теперь он говорил очень мягко, и Кертис увидел, как по щекам старика медленно скатываются слезы.
Кертис взял себе стул, поставил рядом с Ол Крэбом и сел. Он решил, что пока что ему лучше просто слушать.
— Телеграмма! — воскликнул Ол Крэб, словно пробудившись от подкравшейся дремоты. — Господи Боже… Боже… телеграмма. Там был номер, по которому надо было позвонить. В Чикаго, — он потянулся к стакану виски, сделал глоток и поставил его обратно на стол. Кертис отметил, что на столе в рамке лежит фотография улыбающейся маленькой девочки, наряженной, как на воскресную службу.
— Они говорят, это была бомба, — сказал Ол Крэб, держа сигарету так близко к лицу, что создавалось впечатление, что он говорил с ней, а не с Кертисом. — Бомба с часовым механизмом в припаркованной машине у тротуара. Там, в Чикаго. Вчера утром. Она взорвалась… взрыв разорвал ее на части, ее разметало, как белье по машинке в прачечной. Прачечная… ей всегда нравилось, чтобы ее одежда была чистой. Свежей. Понимаешь? Она говорила: Папа, как быть хорошей маргариткой, если ты не свежая? Мы с ее мамой знали, что она вырастет и станет кем-то. Найдет себе место. Дейзи[27] была школьным учителем. Понимаешь?
— Да, сэр, — ответил Кертис. Он знал, что у Ол Крэба была дочь и жена, которая умерла от рака около шести лет назад, но он слышал это от других, потому что сам мистер Крэбл
