А Сталин приблизился к растерявшемуся художнику почти вплотную, протянул руку, — рука оказалась холодной и мягкой, какая бывает у людей, не знающих физического труда. Сам Сталин — небольшого росточка, плотный, медлительный, с тщательно зачесанными назад волосами, волосы скорее темные, чем черные, с проседью, рыжеватые виски; лицо серое, рыхлое, почти неподвижное, светло-карие глаза пристальные и колючие, серый френч с большими карманами, застегнутый на все пуговицы, явно поношенный и даже со штопкой на правом рукаве, что страшно поразило Возницына, такие же брюки, на ногах сапоги, — все это он схватил сразу и сразу же, почти автоматически, стал примеривать это лицо к будущему холсту, искать для него подходящий фон и зрительскую позицию.
— Здравствуйте… — он запнулся, проглотил слюну, заполнившую рот. В голове вспыхнуло запоздалой молнией: ему что-то говорили в правлении Союза художников о том, как надо обращаться к Сталину, но он слушал невнимательно, считая это неважным, забыл, что именно ему говорили, а вспомнить не было времени. К тому же он был русским человеком, привык обращаться к людям по имени-отчеству, особенно к старшим, и после короткой заминки, которая не ускользнула от внимания Сталина, закончил: — … Иосиф Виссарионович. — И крепко тиснул руку Сталина обеими руками.
— Вот и хорошо, — произнес Сталин неизвестно к чему, осторожно высвобождая свою руку из рук Возницына. — Мне сказали, что вы даже не успели позавтракать. Прошу извинить меня за это.
— Ну что вы, Иосиф Виссарионович! Это ерунда! К тому же я вчера плотно поужинал.
— Вчера это было вчера, а сегодня… Надеюсь, вы не откажетесь позавтракать вместе со мной?
— С удовольствием… товарищ Сталин! — вспомнил наконец Возницын, о чем его предупреждали в правлении Союза, то есть о том, что к Сталину надо обращаться непременно «товарищ Сталин». И никак иначе. А почему — не сказали.
Сели. Откуда-то появилась женщина с простым крестьянским лицом, сняла накрывавшую стол скатерть, молча стала разливать по тарелкам суп из фарфоровой супницы явно советского производства, но весьма отменной выделки.
А Сталин, засовывая салфетку под воротник серого френча, продолжал, точно и не было никакой паузы:
— Месяц назад мы с товарищами из Политбюро побывали на выставке современного искусства в Манеже. Признаться, не всё нам понравилось. Особенно так называемое революционное искусство: много крикливости и безвкусицы. Но более всего поразило обилие портретов товарища Сталина. Не могу сказать, чтобы я очень разбирался в вашем деле, но мои портреты произвели на меня отрицательное впечатление: слишком в них все гладко и, я бы сказал, парадно. Что хорошо для газеты и плаката, то не может отвечать требованиям художественного произведения. Хорошо еще, что товарища Сталина не изображают верхом на коне и с саблей в руке, — усмехнулся Сталин в усы и посмотрел в лицо Возницына оценивающим взглядом. — Вы ведь, как мне сказали, бывший кавалерист?
— Так точно, товарищ Сталин, — подтвердил Возницын. И вдруг ляпнул: — Так вы хотите, чтобы я вас на коне? — И тут же весь похолодел от страха.
Вот тогда-то Сталин и посмотрел на него с той снисходительной усмешкой, которая так запала Александру в память. Он спохватился, густо покраснел, пролепетал:
— Простите, ради бога, товарищ Сталин, я не хотел вас обидеть.
Сталин опустил голову к тарелке.
— Ви чувствуйте себя свободно, товарищ Возницын, — тихонько проронил он, точно за столом был кто-то еще, кто мог услыхать это его замечание. И пояснил: — Товарищ Сталин такой же человек, как и все… Ну, может быть, немножечко другой. Все мы немножечко не похожи друг на друга. — И снова вернулся к выставке: — Так вот, там был и портрет товарища Кирова, написанный, как мне сказали, вами. Вот этот ваш портрет мне очень понравился. Он понравился своей простотой и человечностью. Именно таким я знал Мироныча…
Возницын благодарно кивнул головой на эти слова: рот его был набит хлебом и супом.
— Не благодарите, — усмехнулся Сталин. И спросил: — Вы встречались с товарищем Кировым?
Возницын торопливо проглотил недожеванное, освобождая рот, ответил:
— Один раз, товарищ Сталин: он приходил на выставку в Русский музей.
На этот раз головой покивал Сталин, но в этих кивках Возницын разглядел горестное сожаление по поводу смерти Кирова. И, точно подтверждая его догадку, Сталин обронил:
— Прекрасной души был человек. Как жаль, что его нет рядом с нами.
Какое-то время ели молча. При этом Возницын непроизвольно подлаживался под ритм Сталина: тот ложку и он ложку, тот хлеб — и он тоже, боясь снова оказаться с набитым ртом перед необходимостью отвечать на вопрос. Когда покончили с супом, снова появилась женщина. Сталин в это время открыл бутылку с вином, предложил Возницыну:
— Это очень хорошее вино. Оно бодрит, если, разумеется, не пить его слишком много. Попробуйте, товарищ Возницын.
— Спасибо, товарищ Сталин. С удовольствием.
Сталин сам налил в его стакан темного, как кровь, вина.
Отпили по нескольку глотков. Женщина разложила по тарелкам жареную картошку и кусочки мяса. Запахло луком и травами.
Сталин заговорил вновь:
— Да, так вот, возвращаясь к выставке… И мы заспорили с некоторыми товарищами из Политбюро: если такому художнику, как товарищ Возницын, поручить написать портрет товарища Сталина, что из этого получится? — Помолчал и сам себе ответил: — Я полагаю, что талант должен победить некоторую устоявшуюся довольно сомнительную традицию в изображении советских вождей. Признаюсь, что не все товарищи со мной согласились. — И, подняв от тарелки голову, спросил: — А вы как думаете, товарищ Возницын?
— Простите, товарищ Сталин, я как-то не думал. То есть я думал, но… — И, вдруг испугавшись, что его не поймут, торопливо: — Нет, я с вами абсолютно согласен, что художественное произведение должно быть именно художественным произведением… — Поник под внимательным взглядом Сталина и упавшим голосом закончил свою сбивчивую речь: — Я постараюсь.
— Я уверен, что у вас получится, — подбодрил его Сталин. — Во всяком случае, на коне товарища Сталина вы точно не нарисуете. Или — не напишете? Так, кажется?
— Да, но это не имеет значения. Только у меня к вам, товарищ Сталин, одна просьба, — совсем уж осмелел Александр.
— Всего одна? — И снова снисходительная усмешка слегка искривила рот Сталину и осветила его глаза.
— Да, товарищ Сталин, всего одна. Я хотел бы, чтобы вы не позировали, а занимались какими-нибудь делами… Читали, например, или писали. Право, не знаю. Как вы сами найдете нужным, — извиняющимся тоном закончил Возницын, все еще продолжая остро чувствовать неловкость от сорвавшейся с языка глупости о Сталине верхом на коне.
— Договорились, — согласился Сталин. — Это меня вполне устраивает. Сейчас мы пойдем в мой кабинет, я буду заниматься своими делами, а вы своим делом.
Глава 21
После завтрака, напоминавшего обед, они прошли в кабинет, такой же безыскусственный, как и столовая. Сталин сел за
