Он дочитал сообщение до конца, помял в задумчивости раздвоенный подбородок: что-то похожее он уже читал. Цепкая память подсказала: летом тридцать девятого, накануне польско-германской войны и сразу же после заключения пакта о ненападении между СССР и Германией, в «Правде» появилась статья, в которой подробно рассказывалось о планах Гитлера на ближайшие годы, и не только относительно СССР, но и других стран. В том числе и Польши. Под статьей, помнится, стояла подпись Георгия Димитрова, секретаря Коминтерна. Без ведома Сталина статья вряд ли бы появилась. Значит, Сталин знал о планах Гитлера еще тогда — разведка постаралась. Во всяком случае, с Польшей — все так и произошло, как предсказывалось в статье. Теперь еще раз подтверждается относительно СССР. А «Барбаросса» это или черт с дьяволом, ничего не значит. Наконец, коли Сталину известно о планах немцев, ему, Жукову, беспокоиться нечего. Да и что он может, даже если эти данные соответствуют действительности? Только одно — работать.
И Георгий Константинович поставил на донесении свою подпись, которая должна свидетельствовать о том, что он его прочитал и принял к сведению. Чуть выше уже стояли подписи начальника Главного разведывательного управления РККА генерала Голикова и наркома обороны маршала Тимошенко. Сегодня же донесение ляжет на стол Сталину, а уж Сталин решит, что предпринимать практически. Решение в части Красной армии соответствующим образом спустится к наркому обороны, от него — к начальнику Генштаба, и начнется работа по реализации этого решения. И не только армией, но и всей страной.
Жуков отложил сообщение в сторону, взял следующее. Там было почти то же самое, только из другого источника:
«В английских правящих кругах полагают, что Гитлер может пойти на мир с Англией и сговор с Америкой, чтобы развязать себе руки на Востоке: и там и там есть много сторонников такого сговора. Это может случиться в самое ближайшее время. Военные действия против СССР предполагается открыть не позднее мая-июня, то есть сразу после окончания посевной кампании, с тем чтобы к осени завершить войну взятием Москвы, Ленинграда и Баку. Уже назначены командующие армиями вторжения и генерал-губернаторы на оккупированные территории России, запланировано, сколько хлеба будет собрано и вывезено в Германию…»
Берлинский резидент сообщал:
«Геринг отдал приказ о начале в ближайшее время разведывательных полетов в широком масштабе над территорией СССР с целью рекогносцировки приграничной полосы, а также Ленинграда, Киева и других крупных городов, для составления точных и подробных карт. Самолеты оборудованы фотоаппаратурой с большой разрешающей способностью и особо чувствительными фотопленками, полеты будут совершаться на большой высоте. С этой же целью на территорию СССР по линии министерства иностранных дел Германии предполагается направить разведгруппы под видом представителей общественных организаций якобы для установления захоронений немецких солдат в годы Первой мировой войны…»
Жуков раздумчиво постучал карандашом по столу: что делать ему, начгенштаба, если Молотов разрешит этим псевдообщественникам шастать по приграничной полосе? Но так ничего и не решив, поставил подпись и взял следующий листок с грифом «Совершенно секретно».
Поток бумаг захватил Георгия Константиновича и повлек за собой в бездну рутинных дел. Некогда было оглядеться, подумать, взвесить поступающую информацию: все нужно решать сею минуту, потому что его решение — это судьбы тысяч и тысяч людей, и не только в военной форме. О том, что решение может быть неверным или не совсем верным, он не задумывался, зная, что даже неверное решение, спущенное вниз, со временем пообтешется и примет вполне приемлемую для исполнителей форму. Так повелось со времен гражданской войны, когда в армии не слишком доверяли высшему командованию. И если, скажем, попытаться восстановить это решение, идя снизу, от рядового красноармейца, особенно после того, как оно было исполнено, то получишь нечто совершенно противоположное тому, что было спущено сверху. Однако хуже всего — не принимать никаких решений.
Дежурный офицер доложил, что к Жукову на прием просится его заместитель, начальник Главного разведуправления Красной армии генерал-майор Голиков Филипп Иванович.
— Пусть войдет, — поднял от бумаг голову Георгий Константинович.
И почти тотчас же дверь решительно распахнулась, и в кабинет стремительно вошел генерал среднего роста, с широкими плечами, над которыми сияла гладко обритая массивная голова на короткой мощной шее, с широко поставленными серыми глазами, с твердым подбородком и узким ртом. Это был типичный русак южного типа, в котором за века тесного общения со степняками намешалось немало половецкой, татарской и всякой другой крови. Своим обликом и повадками он походил на популярного артиста: в лице и фигуре разлита некая приятность, на него хотелось смотреть, даже любоваться. Его лицо можно было бы назвать мужественным, если бы не едва пробивающаяся искательность в серых глазах под нависшими, будто выгоревшими под солнцем, бровями.
Жуков поднялся навстречу своему заместителю, протянул через стол руку, они обменялись крепкими рукопожатиями, и Георгий Константинович показал на стул.
Голиков сел, положил на стол папку. Заговорил:
— В этой папке, Георгий Константинович, собраны и проанализированы все операции танковых войск германской армии, начиная с сентября тридцать девятого года.
Жуков слушал молча, ждал. Он с Халхин-Гола относился к разведке с недоверием: та почти всегда давала ему приблизительные сведения о противнике и его намерениях, исходя не столько из достоверных данных, сколько из предполагаемых. И в гражданскую войну было то же самое. Не зря, видимо, Сталин в тридцать восьмом так основательно прошерстил разведку всех уровней, что от старых кадров мало что осталось. Да только навряд нынешние на много лучше прежних.
Голикова, однако, не смутил хмурый взгляд нового начальника Генерального штаба, и он продолжил, заранее снимая с себя ответственность и перекладывая ее на бывшего хозяина этого кабинета:
— Маршал Шапошников поручил мне создать специальную группу для сбора и анализа информации по этому вопросу. В этой папке результат работы группы.
— И что это нам дает? — проскрипел Жуков, не спуская холодных глаз со своего заместителя.
— Это нам дает знания о противнике, которые пригодятся в будущем.
— А что в этой папке может быть такого удивительного, чего мы не знаем? — усмехнулся Жуков, откидываясь на спинку кресла. — Ты что предлагаешь? Чтобы мы этот ваш труд размножили и стали по нему учить наших танковых командиров? Так, что ли?
— А почему бы нет, Георгий Константинович? Знать вероятного противника, его повадки, его, если хотите, принципы боя, никому не помешают. Во всяком случае, Борис Михайлович считал именно так.
Жуков нахмурился еще больше.
— А я думаю, что помешают! — произнес он с нажимом. — Нам незачем засорять мозги наших танкистов повадками, как ты выразился, вероятного противника. Надо врагу навязывать свои повадки и правила, свое видение боя. Только так, а не иначе мы сможем побеждать любого вероятного противника. Твоим людям,
