И замолчал.
И все молчали и ждали, что скажет Сталин.
Но и Сталин тоже молчал: он попросту не знал, на что решиться и что нужно говорить.
Из того, что он узнал из короткого доклада Тимошенко, ему представлялось, что где-то там, далеко отсюда, движутся цепи немцев, навстречу им цепи же красноармейцев, вот они сойдутся в широком поле… Потом конница, танки — и все это сходится и воюет, взрывается, падает, умирает, чтобы постоянно заменяться новыми и новыми людьми, танками, самолетами. И победит тот, у кого больше танков и самолетов, пушек и солдат. Не сходя с места, не покидая широкого поля. А разве что перемещаясь с одного края его на другой.
Сталин умел мыслить исключительно конкретными образами и представлениями, в которых фигурировали конкретные люди или группы людей, и даже марксистскую теорию он переводил на язык фактов и цифр, столкновения отдельных людей или групп. Участие в гражданской войне не изменили этого его характера мышления, даже наоборот — развили его до проникновения в самую незначительную деталь или поступок.
Сталин твердо знал одно: воюют люди, и насколько прочно эти люди заряжены на войну и победу, настолько же можно ожидать от них соответствующих результатов.
Что касается Красной армии, то он был уверен, что она действительно заряжена на победу: несколько лет пропаганды в этом направлении не могли не сделать своего дела, не оказать положительного влияния на советских людей. Особенно на молодежь. Но он также хорошо знал, что эта заряженность может быстро улетучиться при столкновении с другой заряженностью, подкрепленной знаниями и опытом. Так бывало в гражданскую войну, когда возбужденные митинговой яростью агитаторов толпы строились в некое подобие колонн и с пением «Интернационала» шли навстречу цепям офицерских батальонов, вышколенных на убийство, проникнутых презрительной ненавистью к черни, — и толпы сникали, теряли свой пыл, пение замолкало, за этим следовал разгром…
Миновали годы с тех пор, но люди всегда люди…
Дальше молчание затягивать было опасно. Сталин подошел к столу, сел на свое место, произнес:
— Надо позвонить в германское посольство.
Молотов вскочил и тут же вышел.
Молчание продолжилось, но на еще более нервной волне. Казалось, что эта волна поглотила собой и сам кабинет, и собравшихся в нем людей, запечатав им рты и затуманив мозг. Теперь все повисло на тонком волоске неизвестности, который должен оборваться сообщением из германского посольства.
В ожидании Молотова Сталин крошил папиросы «Герцеговина Флор» и сосредоточенно набивал табаком трубку.
Тимошенко, опустившийся на стул после доклада, смотрел прямо перед собой. Весь вид его, сосредоточенный и напряженный, говорил: я свое дело сделал, теперь вам решать и командовать. Жуков от нетерпения покусывал верхнюю губу. Берия разглядывал свои пальцы, Каганович — лепнину потолка, остальные пялились кто куда.
Вернулся Молотов, сообщил:
— Германия только что объявила нам войну.
Волосок неизвестности оборвался, люди вынырнули из нервной волны ожидания, перевели дух: сообщение было страшным, но еще страшнее неизвестность.
Жуков встрепенулся, произнес скрипучим от напряжения голосом:
— Надо дать директиву в войска, чтобы контратаковали прорвавшиеся части врага всеми имеющимися у них силами и средствами.
— До полного уничтожения вторгшихся соединений, — вставил Тимошенко.
Оба говорили так, словно войска там, на границе, уже выполнили посланную ночью директиву, заняли подготовленные позиции и встретили вторжение огнем из всех видов оружия. Да и почему бы не занять и не встретить? Мало времени? Да. Но на то и армия, чтобы все делать быстро и решительно. Тем более что войск вдоль границы достаточно для этого, и вооружение не хуже немецкого, и командиры не глупее. Но главное, что чувствовал Жуков: руки у них, военных, развязаны, не осталось политических причин для оттяжек и ограничений, которые накладывались на все предложения Генштаба и наркома обороны, что наступило время войны. И Жуков еще более решительно добавил:
— Надо поднять в воздух всю нашу авиацию и нанести удары по вражеским аэродромам и базам, с которых они летают бомбить наши города.
В голосе Жукова Сталин услыхал вызов, но даже не поднял головы, точно предложение Жукова было заранее оговорено и принято, но вызов этот отложил в своей памяти.
— Пишите директиву, — эхом откликнулся Сталин и, чиркнув спичкой, стал раскуривать трубку. Раскурив, добавил в спины уходящим в соседнюю комнату Тимошенко и Жукову: — Решительно атаковать по всем направлениям!
Никто из них не мог в эти минуты даже предположить, что против изгороди, которую они городили вдоль границы из армий, корпусов, дивизий и полков, немцы применят мощные танковые тараны, поддержанные авиацией, изгороди эти падут и будут растоптаны, как падают и топчутся изгороди под напором взбесившегося стада быков, что авиации вдоль границы уже практически нет — сожжена на аэродромах, что директива так и не дошла до армий, корпусов и дивизий, и почти каждый отбивается от нашествия в одиночку. Тем более они не могли знать, что немцы, почти в открытую сосредоточивая вдоль границы свои дивизии, провоцировали командование Красной армии делать то же самое, и это было на руку немцам, решившим в первых же сражениях окружить основные силы Красной армии глубокими охватами ударных танковых и механизированных соединений и уничтожить, после чего практически беспрепятственно дойти до Волги и Кавказа, взяв походя Москву и Ленинград, Киев и Харьков. К зиме — по планам германского штаба — с Россией должно быть покончено, основные войска отведены в Европу с тем, чтобы разделаться с Англией и двигаться на юг — в Африку… И далее везде.
Между тем, едва Тимошенко и Жуков покинули кабинет, все члены Политбюро зашевелились с облегчением: они привыкли, что любое слово Вождя выполняется точно и неукоснительно, что главное — произнести нужное слово, и тогда дело сдвинется с мертвой точки, дальше все пойдет по планам и инструкциям: объявление о мобилизации, переходе на военное положение в ряде округов, переводе промышленности на военные рельсы. Все это спланировано давно, обсосано до мельчайших деталей. Главное — запустить маховик, а он уж сам приведет в движение все остальное: партию, народ, армию, страну… Они все это проходили — правда, в других ситуациях, — и запускать маховики умели как никто другой. Только они еще не знали, что одного слова Вождя мало, что многим планам не придется осуществиться, что события развернутся столь стремительно, что им долго еще придется догонять их, не успевать, опаздывать, пока время не сделает свое дело, и дремлющая сила русского народа не придет в движение, не сплотится и не сплотит вокруг себя другие народы огромной страны, и наглой силе зарвавшегося врага не противопоставит свою, исключительно народную силу.
* *
