Впрочем, на сей раз лазал и спрашивал Алексей Петрович не столько из любознательности, сколько в пику своим скептическим коллегам. Вслед за ним лазал и совал нос во все дырки Капустанников. Их примеру следовали еще, может быть, два-три человека. Остальные воздерживались, но, как догадался Алексей Петрович, не столько из скепсиса, сколько из опасения не забраться на танк без посторонней помощи или принародно свалиться с него в осеннюю грязь. Поговаривали, что кое-кто из «новодранцев» уже получил назначение в качестве военных корреспондентов в те или иные западные военные округа, что конфликт с Финляндией из-за Карельского перешейка неминуемо закончится войной, и на эту будущую войну тоже набирают пишущую братию.
Пока Алексею Петровичу ничего не предлагали, никуда не вызывали, ни о чем его не спрашивали. Это и успокаивало и одновременно нервировало. Успокаивало потому, что он не рвался стать военным корреспондентом, считая, что с журналистикой покончил раз и навсегда; нервировало потому, что мнилось недоверие, тайные козни и прочая чертовщина. Тем более что прошел слушок о новых арестах среди так называемой творческой интеллигенции. А ведь казалось, что все уже позади. Так что лучше военным кором, чем прозябать в страхе и ожидании неизвестно чего.
Капустанников как прилип к Задонову с медкомиссии, так и вертелся постоянно рядом, ловя каждый взгляд и каждое слово известного писателя, краснея и то и дело вытирая потеющие руки о пузырчатые штаны. Алексея Петровича тяготила собачья к нему привязанность молодого писателя, однако он не гнал его от себя, потому что все остальные вызывали в нем брезгливость еще большую. Он подозревал в них, как и в себе самом, еще не изжитый страх перед минувшими — минувшими ли? — повальными чистками, возможные или уже состоявшиеся сделки с собственной совестью, въевшуюся в душу двуличность.
Ему платили той же монетой.
Под вечер первого дня на полигоне перед уставшими «новодранцами» развернули настоящее сражение: куда-то жиденькими цепями бежали пехотинцы, залегали, окапывались; ползали туда-сюда танки, совершая малопонятные маневры; вдруг из лесу высыпало сотни две конников и, размахивая тускло поблескивающими шашками, поскакали на невидимого противника, поскакали мимо танков, мимо окапывающейся пехоты, среди вспучивающихся дымов от взрывпакетов и скрылись в дальнем лесу; щелкали выстрелы, тарахтели пулеметы, тявкали пушки. Уловить что-нибудь в этой какофонии звуков и разобраться в человеческой суете было трудно. Но выглядело действо привлекательно и вполне правдоподобно, то есть почти так же, как в кинохронике о недавно закончившихся боях с японцами на Халхин-Голе.
Первый день прошел как в театре под открытым небом. На другой день планировались практические занятия по стрельбе и химзащите и возвращение домой.
Сразу же после солдатского ужина, состоящего из пшенной каши с куском вареной свинины и стакана жидкого чая, «новодранцы» были приглашены в клуб, где с ними поделились воспоминаниями участники боев с японцами в далекой Монголии и прочитали лекцию об итогах польской военной кампании, столь блестяще проведенной немцами. Из воспоминаний выяснилось, что японец воевать умеет, но Красная армия не чета русской армии времен российского императора Николая Палкина, что командование частями Красной армии в Монголии оказалось на несколько голов выше не только командования русскими войсками в русско-японскую войну как в оперативном, так и в тактическом искусстве ведения боевых действий, но и нынешнего японского командования тоже. При этом пару раз была названа фамилия комкора Жукова, возглавившего советские войска на заключительном этапе боев, сказано было о его решительности и умении.
Да и сами командиры, участники боев, выглядели браво, держались уверенно, суждения имели трезвые, ни достоинств противника, ни собственных недостатков не скрывали. И в целом получалось, что с такой армией, как Красная, опасаться за будущее нечего.
Лекцию о немецко-польской кампании читал большой чин из Генштаба. Из этой лекции стало ясно, что успех немцев был обеспечен высокой концентрацией их бронетанковых соединений на решающих участках прорыва польской обороны, согласованными действиями авиации, артиллерии и пехотных соединений. Алексей Петрович вспомнил, что в начале тридцатых подобную тактику боя и организацию войск предлагал Тухачевский, а до него еще кто-то, но дело почему-то не сложилось, а вскоре и Тухачевского не стало. Подробностей он не знал, да и заботы у него были другие, от армии весьма далекие.
— Ничего нового немцы не показали, — с некоторой ноткой превосходства и снисходительности резюмировал генштабист. — Более того, они действовали, исходя из нашего победоносного опыта боев с японскими провокаторами на монгольско-маньчжурской границе. Там мы тоже применяли массированную атаку танковых частей при поддержке авиации и артиллерии, в результате чего добились решающего перелома в боевых действиях против зарвавшегося агрессора. Так что у немцев учиться нам нечему. Скорее наоборот: случись нам схлестнуться с ними в грядущих боях, Красная армия сумеет преподать им впечатляющие уроки передовой стратегии и тактики наступательных сражений. При этом мы всегда помним указания товарища Сталина о том, что, как только гитлеровская Германия посмеет напасть на первую в мире страну победившего пролетариата, в самой Германии возникнет пролетарский фронт борьбы с немецким фашизмом, и призрачное здание третьего рейха рухнет под грузом собственных противоречий. Мы хорошо помним, что на выборах в Рейхстаг 14 сентября 1930 года немецкие коммунисты получили более четырех миллионов голосов. А это такая армия, перед которой не устоит не только гитлеровский режим, но и любой другой, имеющий капиталистический запах. Мир империализма замер перед своим неизбежным концом! — вещал генштабист на манер заправского политработника. — Фашизм — его последняя ставка на выживание и продление своего существования. Пролетарии Европы готовятся к боям, они с надеждой смотрят на нашу непобедимую Красную армию. А сама Красная армия ждет приказа от великого вождя мирового пролетариата товарища Сталина, чтобы двинуться вперед, и тогда никакие силы не смогут остановить ее стремительного движения на помощь нашим братьям по классу. Да здравствует непобедимая Красная армия! Да здравствует наш вождь товарищ Сталин!
Зал поднялся, отбивая ладоши, нестройный хор голосов грянул «ура!», но задние ряды, состоящие из командиров, отставшие на вдохе, врезались согласным криком, подмяли голоса «новодранцев», и второе-третье «ура» прозвучало слитно и торжественно. Как на параде. И, довольные собой, «новодранцы» еще долго хлопали, испытывая собственное терпение и стойкость перед грядущими боями с мировой буржуазией.
Глава 6
Алексей Петрович вышел покурить перед сном из здания гостиницы, где их поселили. Он не пошел в курилку, откуда
