— П-правда, — сухо ответил Красников, угрюмо рассматривая свои руки.
— Еще трофеи были?
— В д-донесении указано.
— Да ты, лейтенант, не лезь в бутылку. Я это так спросил, к слову. Ну, взяли и взяли. Чем больше у них взяли, тем меньше у них осталось. Ты вот тут пишешь: убыль в личном оружии составила тринадцать винтовок и один автомат. Это как? Выходит, побросали свои, советские винтовки, взяли фашистские автоматы и — вперед? У тебя в роте винтовок-то всего и было что тридцать две штуки, а остальное личное оружие — автоматы. Следовательно… Соображаешь? Получается нехороший факт. И ты этот факт покрываешь. Как это понимать?
— Я н-ничего н-не п-покрываю и никакого т-такого факта з-здесь не вижу, — медленно процедил Красников, заикаясь все сильнее. — А вы к-как хотите, т-так и п-понимайте. Как бой распорядился, так я и написал. А следить, кто там и что — не моя обязанность.
— Ты же знаешь, лейтенант, что положено за утерю личного оружия, — сочувственно покачал головой Кривоносов. — А тут не утерей пахнет, а саботажем: советское нам не надо, подавай фашистское.
— Выдумать можно все, что угодно, — боясь сорваться, продолжал цедить сквозь зубы Красников. — А только в строю все были с нашим оружием. Из трофейного — только пулеметы. И это я распорядился оставить их в роте. Нам завтра-послезавтра снова в бой, лишний пулемет не помешает.
— Я против пулеметов ничего не имею, хотя сдавать положено все трофейное оружие. А вот с винтовочками заковыка получается. Если же учесть, с каким человеческим материалом мы имеем дело, то выводы напрашиваются сами собой.
— Вы чего от меня хотите, товарищ старший лейтенант? Чтобы я во время боя следил, кто из чего стреляет? Да плевать мне на это! Главное, чтобы стреляли. А что касается человеческого материала, как вы изволите выразиться, так вам бы стоило посмотреть на этот материал в бою — сразу бы по-другому заговорили.
— Не надо горячиться, лейтенант, — голос Кривоносова принял угрожающий оттенок. — Я всего-навсего анализирую ваше донесение. Если не сделаю этого я, сделают другие. И не посмотрят на ваши заслуги: сколько чего вы там побили и захватили.
— У нас никто ничего не бросал, товарищ старший лейтенант, — чеканя каждое слово, произнес Красников и поднялся. — Это же самое я могу повторить и кому угодно. Надеюсь, я могу быть свободным?
— Да, конечно. Еще раз извини, что оторвал от дела.
Красников повернулся и пошел из землянки, но едва он взялся за ручку двери, как Кривоносов спросил:
— Скажи, а куда у тебя подевался рядовой Дудник?
— Убит рядовой Дудник, — не смутился Красников.
— Но среди тех, кого вы похоронили, его не было.
— Не было. Ну и что? Двоих у нас разорвало снарядом. Не заставлять же роту под огнем собирать пуговицы.
— А где в это время находились Гаврилов и Пивоваров?
— В какое — в это? Гаврилов стрелял из трофейной пушки, Пивоваров — из трофейного же пулемета.
— А-а, вон как… Герои, значит.
— Мне очень не нравится ваш тон, товарищ старший лейтенант! Тем более если учесть, где в это время находились вы! — И Красников рывком распахнул дверь и вышел.
«А действительно, куда подевался Дудник? — думал Красников, шагая к комбатовской землянке. — Среди раненых его не было, среди убитых тоже… Надо было бы спросить у фельдшера. Ранение в руку, потеря крови — мало ли что. Может, лежит сейчас где-то там, в лесочке… Не дай бог, конечно, чтобы опять попал в плен…»
Лейтенант шагал, глядя себе под ноги и переживал разговор со смершевцем. Ему казалось, что он вел себя не слишком решительно, не поставив этого… эту скотину Кривоносова на свое место. Хотя, конечно, у него такая работа, что… а только на любой работе надо оставаться человеком…
И тут за его спиной, рассыпая в прах его сердитые мысли, раздалось звонкое:
— Хальт! Хенде хох!
Красников вздрогнул, резко повернулся, уже, впрочем, зная, кто остановил его этим восклицанием.
Да, перед ним стояла Ольга Урюпина и улыбалась слегка подкрашенными губами.
— Уф! — выдохнул Красников. — Н-ну и н-напугала же т-ты м-меня!
Урюпина расхохоталась, запрокинув голову. Ее тонкая шея обнажилась и показалась Красникову такой милой и беззащитной, что он сразу же позабыл и о Кривоносове, и о Дуднике.
— Зазнались, товарищ лейтенант, — отсмеявшись, произнесла Урюпина, лукаво поигрывая зеленоватыми глазами. — Идете и никогошеньки не замечаете. Как генерал какой-нибудь. А вдруг бы вправду фриц? И не стало бы у нас лейтенанта Красникова.
— Д-да я… зад-думался вот, — смущенно оправдывался лейтенант. А потом, спохватившись, протянул руку: — Здравствуй!
— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — вскинула Урюпина руку к шапке-ушанке и вытаращила глаза, подражая туповатому служаке. И только после этого, заливаясь смехом, сняла рукавицу и протянула Красникову вытянутую ладошку.
Красников задержал эту ладошку в своей руке.
— А ты разве не обедаешь с нами? — спросил он.
— Я уже обедала. Да и дела у меня: надо вашим легкораненым перевязку сделать. И вам… Вас, говорят, кантузило?
— Д-да т-так, нем-много. Об-бойдется.
— Жаль, я ничем не могу помочь, — произнесла Урюпина и тут же спохватилась: — Да вы идите! Идите! Мы еще увидимся, — пообещала она, повернулась и пошла среди сосен упругой походкой, раскачивая бедрами и высоко неся белокурую головку.
— Эй, красавица! — окликнул ее танкист. — Заходи к нам. На танке покатаем.
— В следующий раз, — засмеялась Урюпина и помахала рукой.
Красников улыбнулся и пошел в землянку.
В батальонной землянке собрались все офицеры, с трудом поместившись за длинным столом. Было шумно, накурено, пахло свиной тушенкой и водкой. Едва Красников, пригнувшись, переступил порог землянки, шум еще больше усилился, все задвигались, уступая ему место.
— Лейтенанту — штрафную! — возгласил Леваков, сидящий во главе стола.
Красников принял полный стакан и, все еще оставаясь под сумбурным впечатлением от разговора с Кривоносовым и от встречи с Ольгой, произнес:
— За тех, кто не вернулся. За лейтенанта Плешакова, за бывшего майора Сугробова, за бывшего подполковника Дудника! И за раненых тоже. За всех! — и выпил свой стакан в наступившей тишине.
Глава 24
Война — это не только стрельба, атаки и контратаки, наступления и отступления; война — это еще и писание всяких бумаг. Чем меньше те или иные люди причастны к непосредственному взаимоуничтожению, тем больше бумаг они пишут.
Интенданты — сколько чего привезено, получено, отдано, потеряно в результате естественной убыли, артиллерийских обстрелов и бомбежек, от диверсионной деятельности противника, на что списывается и то, что брошено, растащено и разворовано…
Похоронщики — сколько после боев (если, разумеется, войска наступали) собрано трупов, своих и противника, сколько и где похоронено, какие при этом произведены затраты — истрачено хлорки и лопат, овса и сена, бензина и солярки…
Трофейщики —
