Машины остановились, солдаты посыпались из них, одергивались, отряхивались, оглядывались по сторонам.
И вот уже один строй замер напротив другого.
Но как же они были непохожи друг на друга!
С одной стороны — вычищенные сапоги и опрятные шинели, с другой — шинели и ватники с засохшей на них грязью и запекшейся кровью, прошитые пулями и осколками, изодранные на колючей проволоке. С одной стороны — напряженные лица людей, которым еще предстоит испытать себя в новом качестве, с другой — скупые улыбки солдат, прошедших через ад и уцелевших, спокойное и чуть насмешливое выражение глаз.
Звонким голосом, который далеко разнесся по лесу, стараясь не спотыкаться на гласных, Красников почти нараспев доложил о выполнении задания командования. Леваков поздравил батальон с боевым крещением, обнял и расцеловал Красникова. Прогремело ура, оркестрик сыграл туш.
Потом говорил Моторин, однако его путаное многословие не испортило общего впечатления торжественности и приподнятости.
Но вот обе стороны смешались, разбились на кучки, затеплились дымки цигарок и немецких трофейных сигарет, пошли восклицания, кое-где даже послышался смех. В толпе мелькнуло лицо санинструктора Ольги Урюпиной, у лейтенанта Красникова неожиданно часто забилось сердце, и он невпопад что-то ответил капитану Моторину.
Глава 23
Перед обедом Красников с другими офицерами батальона помылся в бане, оделся во все чистое. Ощущение у него было такое, что он не на фронте, а в училище, что завтра праздник Первомая, что после парада он пойдет в увольнение и познакомится с красивой девушкой. Его солдаты тоже, судя по всему, испытывали похожие чувства, потому что были против обыкновения разговорчивы, встречали и провожали своего командира улыбками. Лейтенант чувствовал в себе потребность говорить людям только хорошее, ободряющее, что-то вроде того, что все самое трудное позади, а впереди сплошной праздник — и все в этом роде, но говорить он мог еще плохо, слова приходилось с трудом продавливать сквозь зубы непослушным языком.
Красников бродил по расположению батальона, находя предлог побывать там и сям и не признаваясь себе, что ищет Ольгу, которая промелькнула раза два и пропала, забившись в какую-то норку. Лейтенант хотел ее видеть, как ему казалось, просто так хотел, ни на что при этом не рассчитывая, но те прощальные поцелуи все чаще и чаще всплывали в его памяти, наполняя душу волнением и ожиданием.
Странно, но до сих пор он как-то не обращал на нее особого внимания, а теперь вот… Хотя, разумеется, соперничать с майором Леваковым не имело смысла. Да и Ольга вряд ли предпочтет его комбату. Тут и думать нечего, но, несмотря на это, лейтенант Красников и думал и чего-то ожидал.
В командирской землянке, между тем, накрывали на стол, и почти все офицеры батальона в нетерпении прохаживались неподалеку, собирались кучками, курили, обменивались новостями и догадками относительно возможного наступления.
— Ну вот, вы проехали вдоль фронта — и что там? Скоро ли начнут? Где, по-вашему, должно начаться? Куда нас могут бросить? — задавали Красникову и другим офицерам вопросы те, кто оставался на месте.
— Да вроде везде одинаково, — отвечали красниковцы, как их теперь называли, — везде то же самое, что и здесь. Силища готовится — будь здоров какая. А когда и где — кто ж его знает! Разве что в штабе фронта…
— Эх, братцы, дожить бы до победы! — сбил на затылок шапку старший лейтенант Гремячев, командир третьей роты. — Представляете? Утром проснулся, а нигде не стреляют. И никаких атак и наступлений. Встаешь и идешь на работу. Или еще куда. И так каждый день. Чудно!
— Жена, дети, теща, авоськи, пеленки — благодать! — в тон ему закончил лейтенант Никитин.
Все засмеялись. И не потому, что Никитин сказал что-то смешное, а потому, что, действительно, трудно все это себе представить, а больше всего — самого себя в мирной жизни. Даже подумать, что эта жизнь когда-нибудь настанет, и то было странно после стольких жизней, прожитых на войне, но это для тех, кто уже изрядно понюхал пороху, а для восемнадцати-девятнадцатилетних младших лейтенантов только все еще начиналось, и мысли о мирной жизни в голову им не приходили. Младшие сбились в отдельную кучку и слушали с открытыми ртами восторженные рассказы своих товарищей о своем первом боевом крещении, где действительность переплелась с домыслом и вымыслом.
— Да скоро они там? — проявил нетерпение кто-то из ветеранов. — Солдаты давно уже поели, а тут брюхо подвело нет спасу.
Над поверхностью затоптанного снега, там, где располагалась землянка смершевца, появилась шапка, и вслед за ней стала медленно вырастать фигура посыльного, бывшего интенданта Пилипенко. Вот он выбрался до пояса и огляделся. Заметив офицеров возле комбатовской землянки, некоторое время вглядывался в них, разглядел кого надо и начал преодолевать последние ступеньки.
— Ну, братцы, разбегайсь! Не иначе как Кривоносу кто-то из нас понадобился! — негромко воскликнул младший лейтенант Постников из первой роты.
— Бдит, родименький, — съязвил кто-то.
Офицеры мельком глянули на посыльного и демонстративно отвернулись.
Посыльный, еще недавно кожа да кости, а при Кривоносове раздобревший и отпустивший животик, какой он, видать, имел до войны и плена, с некоторой робостью приблизился к офицерам и, остановившись на почтительном расстоянии, громко произнес:
— Старший лейтенант Кривоносов просят лейтенанта Красникова! — И добавил: — По срочному делу, — но, видя, что никто не шелохнулся и лейтенант Красников тоже, подошел поближе и замер как бы немым укором.
Красников нахмурился, подавил вздох и пошел к землянке Кривоносова. Он шел и затылком чувствовал на себе взгляды офицеров. Хорошее настроение погасло.
Лейтенант спустился в землянку, толкнул дверь. После дневного света и морозного воздуха полумрак землянки и непроветриваемая духота, согнувшаяся над столом в самом углу темная фигура Кривоносова — все это сразу взвинтило Красникова, подняв в душе его мутную волну озлобления.
Однако лицо смершевца при виде ротного светилось широкой улыбкой, он вышел из-за стола, шагнул навстречу, раскинув руки, будто собирался обнять вошедшего.
— Заходи, заходи, лейтенант! — пригласил он. — Извини, что не вовремя, что оторвал тебя от приятного времяпрепровождения. Дела, брат, дела. Ты мне понадобился всего на пару минут.
Кривоносов говорил не переставая, не давая Красникову раскрыть рта. Обняв лейтенанта за плечи, он довел его до стола, усадил на табуретку, сел на свое место в углу, почти растворившись в полумраке, куда едва доставал свет фонаря «летучая мышь».
— С меня, брат, тоже всякие отчеты требуют, будь они неладны. Вот и маюсь, — показал Кривоносов рукой на стол, где лежали какие-то бумаги и
