— Погоди, — говорил он кузену, — вот выпустят нас из корпуса, попадём на корабли, тогда уже и сами на мир посмотрим, и себя всему миру покажем!
Фёдора Петровича такая перспектива — оказаться в утлой деревянной скорлупке посреди бушующего океана — радовала не сильно. Чувствовал он себя человеком земным, уже понимая разницу между увлекательным книжным рассказом и правдой жизни. Сколько таких робинзонов за века мореплавания попали на необитаемые острова — и сгинули там даже не за двадцать восемь лет, а гораздо быстрее, в полном одиночестве… И ни словечка их жутких предсмертных историй никто никогда не услышал!
Не рвался Фёдор Петрович с суши на море, предпочитая знакомство с дальними странами по мемуарам тех, кому посчастливилось вернуться. А вот Фёдор Иванович только о том и грезил, чтобы поскорей оставить корпус — и очутиться в гуще событий; не важно, каких! Лишь бы вокруг что-то всё время происходило. Лишь бы надо было бы сражаться; спать вполглаза, не выпуская оружия из рук, а чуть что — нестись, сломя голову, навстречу неизвестности; и каждый день, каждый час играть, играть, играть со смертью…
…и, конечно, всегда выходить победителем из этой игры.
Глава VI
Карета обер-прокурора Резанова неспешно катилась от особняка по Литейному проспекту.
Неспешно потому, что Николай Петрович рассудил так: раз уж он решил нынче не ездить в должность, а развлекаться — заодно хоть немного с Петербургом попрощается. Впереди такая круговерть — не продохнёшь. Придётся поспешить с передачей дел в Сенате и углубиться в подготовку экспедиции: до начала похода остаются считанные дни.
По левую руку проплыл Итальянский сад. Резанов приподнялся на подушках кареты и отодвинул с окна шторку. В саду царила суета: на месте вырубленных деревьев рабочие рыли землю и били сваи. Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна пожелала выстроить в саду больницу для бедных. Сын её, нынешний император Александр, не возражал: климат в Петербурге дрянной; народ болеет и мрёт без счёта… Мариинская больница — дело нужное! Архитектором наняли Джиакомо Кваренги, и старый итальянец энергично принялся за работу. Николай Петрович не зря дневал и ночевал в Сенате: пожалуй, все нынешние городские прожекты он знал назубок.
Надо запомнить имперскую столицу такой, какой он оставляет её. Ведь неизвестно, когда и каким увидится город по возвращении… В Петербурге днями будет праздник: ровно сто лет прошло с тех пор, как основал его государь Пётр Алексеевич! Пышные торжества обер-прокурор ещё, конечно, застанет. Но праздничное веселье — это одно, а строительство, охватившее столичный центр, — совсем другое. Балаганы и декорации вскоре после гуляний разберут, но дома останутся. Пусть не навеки — всё равно надолго.
На углу Литейного с Невским проспектом сновало множество людей: кипела жизнь на Вшивой бирже. Сюда, к большому перекрёстку, со всех концов города стекались подённые рабочие в надежде на подряд. Николай Петрович приметил уличного цирюльника: усадив клиента прямо на тумбу тротуара, под зубоскальство бездельных подёнщиков тот ловко орудовал гребешком и щёлкал ножницами, сыпля волосы наземь.
Карета повернула направо по Невскому, в сторону Адмиралтейства. Стекло в окне было приспущено, и в щель потянуло свежим ветерком с Невы. Глупая вышла затея — отказаться от париков, подумал обер-прокурор. Как раньше было удобно! И при Екатерине, и при Павле… Хоть ты плешивый, хоть волосы год не мыл — кому какое дело? Надел с утра парик — и славно: ходишь день-деньской в аккуратной идеальной причёске, и в голову не дует.
В прежние времена домашний куафёр колдовал над париком Николая Петровича, пока барин спал. А теперь, при государе Александре, никуда не денешься: каждый день приходится терпеть, пока тебе волосы в порядок приведут. Первое время Резанов среди служебных дел вдруг обмирал и хватался за голову, решив, что забыл надеть парик. Чай, привык за двадцать-то пять лет!
Но меняется не только мода — меняется город. Впереди, на углу с Садовой, высится только-только построенная Публичная библиотека — первая в России, детище императора Павла. Ещё дальше, за Гостиным Двором, заканчивают сооружать башню при городской Думе. Скоро власть будет видно издалека — и сама власть сможет поглядывать свысока на Петербург. А ещё дальше — Резанов знал это, хоть и не мог увидеть — на месте разобранной церкви Рождества Богородицы возводили грандиозный Казанский собор, которому надлежало соперничать с собором Святого Петра в Риме…
Менялась, на глазах менялась столица империи!
Кучер потянул поводья. Рысаки послушно свернули налево, и карета покатила прочь из города вдоль берега реки Фонтанки, не доезжая Аничкова дворца. За дворцом строятся торговые ряды, вспомнил Николай Петрович. Всё тот же неутомимый Кваренги… В голове промелькнули ещё несколько прожектов, с которыми обер-прокурор так или иначе знакомился по службе в Сенате. Но стоило увидеть на Фонтанке баржу, которая волокла доски со сваями для строительства, как мысль перепрыгнула на предстоящий вояж в Америку — о Японии думать не хотелось.
В том и состоял прожект Крузенштерна, который так приглянулся императору Александру и который подхватил Резанов. Возить грузы по воде проще и дешевле. Обойти на кораблях полмира и доставить в русские поселения на Аляске множество товаров, в которых там острейшая нужда, а обратным путём привезти драгоценные меха — как ни странно, должно получаться быстрее и не дороже, чем тот же путь по суше.
Вот и к Аничкову дворцу тянутся баржи по Фонтанке, а не вереницы обозов по Невскому проспекту. И пудожский камень для Казанского собора везут по речке Кривуше, ставшей Екатерининским каналом: как-никак, Петербург — речная и морская столица! Для того и основал его сто лет назад первый российский император, чтобы получить выход к морям и океанам. А потому не только праздновать надо такое событие, но и пользоваться плодами государевых трудов.
Навстречу проехал старый экипаж. Из окна высовывался и крутил головой по сторонам какой-то молодец. Николаю Петровичу бросились в глаза его пушистые кошачьи бакенбарды — и вензеля на дверцах кареты. Карета принадлежала князю Львову.
Настроение у Резанова тут же испортилось: в памяти всплыл рассказ Огонь-Догановского об утрешнем происшествии. Проучить князя не удалось, француз и его шар благополучно достигли столицы, да ещё невесть откуда взявшийся американец порубил разбойничков, подосланных Поляком. Чёрт возьми, даже плёвое дело некому доверить! Львов должен бы сейчас зализывать раны, а вместо того — отравил Николаю Петровичу прогулку, словно специально пустив по дороге свой рыдван…
От мрачных мыслей обер-прокурор отвлёкся, лишь оказавшись за городом, на Петергофской дороге. Уж больно хороши были здешние пейзажи!
Сто лет назад в этих местах Пётр Первый оделил дачами ближайших сподвижников. Полвека спустя Пётр Третий в недолгое своё правление согнал с берегов живописных
