И я буду владеть этим золотом.
Я, Мигель Кастильо — и больше никто».
Несколько дней Мигель не отходил от постели Ретта Батлера. Тому то становилось лучше, то вновь делалось хуже. Его жизнь висела на волоске.
Но вот на четвертый день Мигель вошел в келью, где лежал Ретт Батлер и склонился над постелью больного.
— Воды, — попросил Ретт.
— Сейчас я принесу тебе воды, холодненькой, из колодца, — засуетился Мигель, хватая кувшин и выбегая за двери.
Он никому не доверял ухаживать за Реттом Батлером.
Монахи даже изумлялись такой преданности сержанта своему офицеру.
Мигель наполнил кувшин до краев прохладной чистой водой и, стараясь не расплескать ее, заспешил в келью.
Но когда он вошел, Ретт Батлер уже спокойно сидел на краю кровати и курил сигару.
От неожиданности Мигель чуть не выпустил кувшин из рук.
Он осторожно поставил сосуд на столик и пристально посмотрел на Ретта, его правая рука тут же легла на рукоятку револьвера, а большой палец на всякий случай оттянул курок.
— Ретт?! — в изумление проговорил Мигель.
— Ты чем-то удивлен?
— Ты же умирал, ты же шепотом попросил воды.
— Но ты же сам, Мигель, молил Бога, и вот мне стало лучше.
— Так ты притворялся все эти дни?
— Конечно, притворялся, — сказал Ретт, потирая небритую щеку, — ты не представляешь, как приятно, когда о тебе заботится такой преданный человек, как ты.
Мигель выругался.
— Ты мерзавец, Ретт. Я переживал за твою жизнь, я боялся, что ты умрешь. Я не переживал так, даже когда умирала моя мать.
— У тебя доброе сердце, Мигель, — патетично воскликнул Ретт Батлер, глубоко затягиваясь сигарой и выпуская дым в лицо мексиканцу.
Затем он растянулся на кровати, закинув ноги в сапогах на спинку.
Мигель уже не в силах был сдерживать свое раздражение. Ему хотелось наброситься с кулаками на Ретта, пару раз заехать тому по физиономии.
Но он вспомнил, что Ретт знает имя, написанное на могиле, и поэтому преданно улыбнулся.
— Я рад, Ретт, что ты поправился. Теперь мы поедем на кладбище, откопаем деньги и все будет в порядке. Я их поделю честно — поровну. Половину тебе, половину — мне.
Ретт Батлер пожал плечами.
— Как хочешь. К тому же я тебе не обещал, что скажу имя, написанное на могиле. Ведь я знаю, на каком кладбище закопаны деньги.
Ретт Батлер еще раз затянулся и протянул сигару Мигелю.
Этот жест говорил больше, чем все обещания. Значит Ретт Батлер не очень-то сердился на Мигеля Кастильо.
Мигель взял сигару и принялся курить.
Мужчины некоторое время молчали. Мигель собирался с мыслями — какую же тактику ему лучше избрать в отношениях с Реттом Батлером.
Он лихорадочно перебирал в мозгу всевозможные варианты. Можно вновь начать угрожать ему револьвером, но это, Мигель уже знал, не даст никаких результатов.
Можно было попытаться выудить имя хитростью, но Мигель не был настолько искусен, а Ретт уже достаточно хорошо знал цену всем его словам и обещанием.
Мигеля решил действовать уже знакомым ему способом.
Он отвезет Ретта Батлера в пустыню миль на сорок от самого близкого городка и там, обещая дать воды, выудит имя.
Но Ретт Батлер почувствовал предательские мысли Мигеля.
— Наверное, ты собираешься отвезти меня в пустыню и лишить воды? Но учти, что к этому я готов, я прошел уже раз через это и результат ты видел.
— Нет, что ты, Ретт, у меня не было подобных мыслей. Как ты только мог подумать такое о своем друге. Ведь я готов жизнь отдать за тебя.
— Я уже уверился в твоей преданности, — сказал Ретт Батлер. — Ты заботился обо мне лучше, чем моя собственная мать.
— Вот видишь, какой я хороший друг, Ретт. А твоя мать была очень хорошей женщиной, если родила и воспитала такого благородного человека, как ты.
На лице Ретта появилась лукавая усмешка. Его забавляло, как пресмыкается перед ним Мигель, который еще совсем недавно уверял, что мать Ретта Батлера — шлюха, грязная шлюха, и что у Ретта была целая тысяча отцов.
— Мне кажется, Мигель, ты только недавно вспоминал о моем отце, вернее, говорил о каких-то моих отцах…
— Нет, что ты?! Твой отец — благороднейший человек, ведь он дал своему сыну прекрасное воспитание.
— Что ты знаешь о моем отце? — довольно холодно спросил Ретт Батлер.
— Нет, конечно, я его в глаза не видел, но нетрудно догадаться, что он почтенный джентльмен и благородный человек. И мать у тебя просто золотая женщина, ну почти как моя…
Мигель осекся.
Дверь распахнулась и на пороге появился монах.
Мигель тут же бросил окурок на пол и растоптал его.
— Вы спрашивали настоятеля. Отец Рамирос только что прибыл. Я сказал ему, что вы желали с ним поговорить, и он согласился.
Мигель засуетился.
— Извини, Ретт, но я должен поговорить с настоятелем монастыря. Это не займет много времени, но мне обязательно нужно поговорить. Только смотри, никуда без меня не уезжай.
Он повернулся к монаху.
— Не выпускайте моего друга одного, он еще очень слаб, чтобы ехать верхом. Мы поедем вместе после обеда.
Мигель умоляюще посмотрел в глаза Ретту Батлеру.
— Обещай мне, друг, что один никуда не поедешь. Я так беспокоюсь о твоем здоровье.
— Последнего ты мог и не говорить, — заметил Ретт, — я дождусь твоего возвращения.
— Прошу сюда, — сказал монах, указывая вглубь коридора.
Мигель вошел в низкую дверь.
Это была мастерская, где монахи, резчики по дереву, изготавливали скульптуры. Все стеллажи, стоящие вдоль стен, были уставлены предметами культа.
Здесь были и ангелы с крылышками, и девы Марии, и распятия.
Скульптуры многочисленных святых и епископов украшали узкие подоконники.
В мастерской пахло деревом, свежими стружками, красками и конечно воском.
В небольших чашечках стояли краски.
Несколько загрунтованных скульптур казались белоснежными в этой полутемной комнате.
Мигель Кастильо потер глаза, пытаясь приучить их к темноте. Он не мог увидеть лица мужчины в монашеском одеянии, стоявшем спиной к окну.
Была видна лишь тонзура и широкие плечи.
Решив, что перед ним тот, кого он ожидал, Мигель Кастильо раскрыл объятия.
— Неужели ты меня не узнаешь, брат? — вскричал он, подбегая к настоятелю и опускаясь на колени, — ведь это я — твой брат, Мигель.
Настоятель холодно посмотрел на своего заблудшего брата и в знак приветствия слегка склонил голову.
— Да, ты такой гордый. А я не знаю, как вести подобающе твоему сану, — продолжал Мигель, хватая край монашеского одеяния и прикладывая его к губам, — наверное, так?
Священник резко вырвал свое платье из рук Мигеля.
— Думаешь, мне что-нибудь нужно от тебя? Я что-нибудь буду у тебя просить? Нет, я проезжал мимо и захотел узнать, как там мой брат? Может быть, он еще помнит меня? Может, даже любит? Все ли у него в порядке?
Мигель пытался заглянуть в глаза священнику, но тот упрямо отводил взгляд или прикрывал веки.
Ему неприятно было присутствие в монастыре человека, который мог его опозорить.
Ведь священник, путешествуя по городкам, видел портреты своего брата, расклеенные по стенам и заборам, знал, что за поимку братца
