Город Духа.
– Все это время вы следили за Бразилией?
– Среди прочего, – он снова пожал плечами. – Да на самом деле за всей Полосой. Это единственное место на планете, где остался серьезный дух восстания. На севере, даже в Ньюпесте, есть только преступность, а ты сам знаешь, как консервативны преступники.
– Отсюда и Танаседа.
– Отсюда и Танаседа. Нам нравятся якудза, они просто хотят подсосаться к любой власти. А гайдуки – ну, несмотря на их расхваленные народные корни, на самом деле они только дешевая версия той же болезни, просто без обеденного этикета. Кстати, нашел своего приятеля Шегешвара? Забыл спросить перед тем, как тебя треснул.
– Да, нашел. Его сожрала болотная пантера.
Мураками хохотнул.
– Знатно. И какого хрена ты от нас ушел, Так?
Я закрыл глаза. Похмелье от шокера становилось все хуже.
– А ты как? Решил за меня проблему с двойным облачением?
– А – нет, еще нет.
Я снова открыл глаза, в удивлении.
– Он еще где-то шляется?
Мураками пристыженно повел рукой.
– Выходит, так. Похоже, тебя убить непросто, даже в том возрасте. Но мы его достанем.
– Неужели, – сказал я угрюмо.
– Еще как. Без Аюры у него нет начальника, некуда бежать. И можно положиться, как на световую скорость, что больше никто в Первых Семьях не захочет продолжать ее дело. Если хотят, чтобы Протекторат оставался дома и не отнимал у них олигархические игрушки.
– Или, – заметил я небрежно, – можешь убить сейчас меня, а потом пригласить его и заключить сделку.
Мураками нахмурился.
– Несмешно, Так.
– Я и не шутил. Он все еще называет себя посланником, знаешь ли. Наверняка с радостью воспользуется шансом вернуться в Корпус, если предложишь.
– Да мне посрать, – теперь в его голосе слышалась злость. – Я не знаю эту мелкую сволочь, так что ему хана.
– Ладно-ладно. Остынь. Просто хотел облегчить тебе жизнь.
– У меня жизнь и так легкая, – проворчал он. – Двойное облачение посланника, даже бывшего, – практически необратимый политический суицид. Конрад Харлан обосрется, когда я заявлюсь в Миллспорт с головой Аюры и рапортом по этому делу. Лучшее, на что ему можно надеяться, – отрицать, что он что-либо знал, и молиться, что я его пощажу.
– Вы достали стек из Аюры?
– Да, голова и плечи остались практически целы. Мы ее допросим, но это формальность. Мы не будем применять то, что она знает, напрямую. В таких случаях мы предпочитаем не мешать президентским отбросам отрицать вину. Сам помнишь инструкции: минимизировать местные волнения, поддержать видимость безупречной власти для Протектората, приберечь информацию, чтоб было чем давить в будущем.
– Да, помню, – я попытался проглотить слюну. – А знаешь, Аюра может и не расколоться. Агент семьи – у нее должна быть мощная закалка преданности.
Он скверно улыбнулся.
– В конце концов раскалываются все, Так. Ты это знаешь. В виртуальном допросе либо расколешься, либо сойдешь с ума, а в наши дни мы можем их вернуть и после этого, – улыбка поблекла до более жесткого и не менее скверного выражения. – Так или иначе, это не имеет значения. Конрад, наш любимый лидер буквально всех времен, никогда не узнает, что мы из нее вытянули, а что нет. Он предположит худшее и начнет пресмыкаться. Иначе я вызову штурмовую группу, спалю Утесы Рилы, а потом подвергну ЭМИ его и всю его гребанутую семейку.
Я кивнул, глядя на Простор с чем-то вроде улыбки на губах.
– Ты говоришь почти как куэллист. Чего-то в этом роде они и хотели добиться. Жалко, что ты с ними не договорился. Но в конце концов ты здесь не для этого, – я резко вернул взгляд на его лицо. – Да?
– Не понял? – но он даже не старался, и в уголке его рта блуждала улыбка.
– Брось, Тод. Ты заявился с передовым психографическим оборудованием; твоя подружка Либек последний раз служила на Латимере. Ты куда-то забрал Осиму. И говоришь, что занимался этим делом уже четыре года, а это подозрительно удачно совпадает с началом Инициативы Мексека. Ты здесь не ради куэллистов, а ради того, чтобы присмотреть за технологией деКома.
Улыбка выплыла наружу.
– Проницательно. Но на самом деле ты ошибаешься. Мы здесь и для того и для другого. Именно совпадение передового деКома и остаточного куэллистского присутствия напугало Протекторат до усрачки. Ну и, конечно, орбитальники.
– Орбитальники? – я моргнул. – А орбитальники тут при чем?
– Сейчас ни при чем. И так должно оставаться дальше. Но с технологией деКома в этом больше нельзя быть уверенным.
Я покачал головой, пытаясь стряхнуть оцепенение.
– Что?.. Почему?
– Потому что, – сказал он серьезно, – похоже, эта хрень работает.
Глава сорок восьмая
Они вывезли тело Сильви Осимы из скирдовальной станции на громоздких серых грав-санях с символами «Ценг» и изгибающимся пластмассовым щитом от дождя. Либек управляла санями с пульта, а вторая женщина – как я понял, Томаселли, – следовала сзади с наплечной системой мониторинга, тоже с лого «Ценг». Когда они вышли, я смог вскарабкаться на ноги, и, как ни странно, Мураками был не против. Мы молча стояли бок о бок, как скорбящие на какой-то похоронной процессии прошлого тысячелетия, наблюдая за гравитационным одром и его ношей. Взглянув на лицо Осимы, я вспомнил изящный сад камней на вершине Утесов Рилы, носилки, и мне пришло в голову, что для вестника новой революционной эры эта женщина слишком много времени проводит в бессознательном состоянии на перевозках для инвалидов. В этот раз ее глаза под прозрачной крышкой были открыты, но, кажется, ничего не замечали. Если бы не показатели жизнедеятельности на встроенном у головы экране, можно было бы подумать, что видишь труп.
А что же еще, Так? Ты видишь труп куэллистской революции. Больше у них ничего нет, без Коя и остальных никто не вернет ее к жизни.
На самом деле я не удивился, что Коя, Бразилию и Трес казнил Мураками. В каком-то смысле я понимал это с момента, когда очнулся. Я видел это в лице Вирджинии Видауры, обмякшей у кнехта; когда она выплюнула слова о том, что произошло, они уже были не более чем подтверждением. А когда Мураками как ни в чем не бывало кивнул и показал мне пригоршню извлеченных стеков, меня только замутило, как будто я смотрел в зеркало на
