Когда я обернулся в поисках выхода, воздух рядом зарябил и сгустился в световой набросок человека, который стал Джеком Соулом Бразилией. Когда он материализовался, громкость водопада подскочила, потом успокоилась. По воздуху снова пробежал колеблющийся спектр, снова ушел. Замерцали и вернулись лужицы. Бразилия проморгался и огляделся.
– Я думаю, нам сюда, – сказал я, показывая на невысокие каменные ступени сбоку от водопада.
Мы обошли по ступеням каменный выступ и оказались на ярком солнечном свете над водопадом. Ступени перешли в мощеную тропинку по замшелому склону холма, и в этот же миг я увидел монастырь.
Он рос над мягкими спинами холмов, позади которых высились острые горные пики, отдаленно напоминающие о Шафрановом архипелаге. Семь этажей и пять башен из резной обработанной древесины и гранита, сделано под классическую пагоду. Тропа от водопада пересекала склон и оканчивалась у широких ворот из зеркального дерева, сиявших на солнце. От монастыря лучились в беспорядке другие тропинки, уводившие за холмы, на которых бродили один-два человека.
– Ну, сразу видно, почему они ушли в виртуал, – сказал я, в основном для себя. – Всяко лучше Китовьей Спины.
Бразилия хмыкнул. Он был таким же неразговорчивым всю дорогу из Акана. Казалось, он все еще не оправился от шока, узнав, что Николай Нацуме отрекся от мира и плоти.
Мы поднялись по холму и обнаружили, что ворота приоткрыты достаточно, чтобы можно было войти. Внутри холл с полированными полами из земной древесины и потолками с балками; он вел в центральный сад и, похоже, вишневым деревьям в цвету. Стены по обе стороны были завешаны затейливыми цветными гобеленами, и, когда мы дошли до середины зала, фигура с одного из них расплелась клубком ниток, сперва повисших в воздухе и подплывших к нам, а потом превратившихся в мужчину. Он был одет в тот же комбинезон монахов, что мы видели у Отрекшихся в реальном мире, но его тело не было синтетическим.
– Я могу вам помочь? – вежливо поинтересовался он. Бразилия кивнул.
– Мы ищем Ника Нацуме. Я его старый друг.
– Нацуме, – монах на миг склонил голову, затем снова поднял. – Сейчас он работает в саду. Я сообщил ему о вашем прибытии. Полагаю, он скоро будет здесь.
Последнее слово еще не успело сорваться с его губ, как в дальнем конце холла показался худой человек среднего возраста с седым хвостом. Насколько я понимал, это была его естественная внешность, но если только сад не скрывался прямо за углом, скорость его появления говорила о том, что волшебство машинных систем все еще в действии. А на его комбинезоне не было ни следа воды или земли.
– Ник? – Бразилия двинулся навстречу. – Это ты?
– Да, определенно, я бы сказал, что это так, – Нацуме скользил по деревянному полу. Вблизи в нем было что-то, болезненно напоминающее мне Лазло. Хвост и поджарая уверенность, читавшаяся в осанке; намек в лице на ту же маниакальную обаятельность. Парочка разрядов для байпаса и семь метров ползком по полированному стальному дымоходу. Но если в глазах Лазло всегда можно было разглядеть туго натянутый поводок, на котором он себя держал, Нацуме словно забыл внутренние перепады, утишил их до мира и покоя. Его взгляд был пронзительным и серьезным, но ничего не требовавшим от мира. – Сейчас я предпочитаю называть себя Норикае.
Он обменялся с монахом короткими почтительными жестами, после чего тот быстро взлетел с пола, распался на массу цветных нитей и снова вплелся в гобелен. Нацуме проследил за ним взглядом, затем оглянулся и изучил нас.
– Боюсь, я не узнаю вас в этих телах.
– Меня ты не знаешь вовсе, – успокоил я.
– Ник, это я. Джек. Из Вчиры.
Нацуме посмотрел на свои руки, потом снова на Бразилию.
– Джек Соул Бразилия?
– Да. Ты что здесь делаешь, чувак?
Краткая улыбка.
– Учусь.
– И что, у тебя здесь есть океан? Прибой, как на рифе Четырех пальцев? Утесы, как в Пашкани? Брось, чувак.
– Вообще-то сейчас я учусь выращивать филигранные маки. Удивительно трудно. Возможно, вам будет интересно взглянуть на плоды моих усилий?
Бразилия неловко попереминался с ноги на ногу.
– Слушай, Ник, не уверен, что у нас есть время…
– О, время здесь… – снова улыбка, – гибкое. Я найду для вас время. Прошу сюда.
Мы покинули холл и обошли слева двор с вишнями в цвету, затем под аркой и по патио с галькой. В углу медитировали на коленях два монаха, которые не подняли глаз. Было невозможно понять, кто эти обитатели монастыря – люди или функции конструкта, как привратник. По крайней мере Нацуме на них внимания не обратил. Мы с Бразилией переглянулись, на лице серфера была написана тревога. Я мог читать его мысли, словно на распечатке. Это не тот человек, которого он знал, и он больше не уверен, можно ли ему доверять.
Наконец Нацуме провел нас через сводчатый туннель в другой клуатр и по короткой лестнице из земной древесины – в неглубокую яму с болотными травами и водорослями, которые окаймляла круговая каменная дорожка. Там, торча поплавками на переплетенных лесах серой корневой системы, свои переливчатые лиловые и зеленые лепестки возносили к виртуальному небу с десяток филигранных маков. Самый высокий едва доходил до пятидесяти сантиметров. Может, с флористической точки зрения это и было впечатляюще; откуда мне знать. Но это точно не казалось великим достижением для человека, который однажды отбился от взрослого боттлбэка без всякого оружия, не считая собственных кулаков, ног и химического сигнального патрона. Для человека, который однажды покорил Утесы Рилы без антиграва или веревок.
– Очень красиво, – сказал Бразилия. Я кивнул.
– Да. Ты, наверно, очень ими доволен.
– Не слишком, – Нацуме обошел своих подопечных с драными лепестками, бросая на них критические взоры. – В конце концов, я допустил самую очевидную ошибку, которую, оказывается, совершает большинство начинающих практиков.
Он с ожиданием посмотрел на нас.
Я бросил взгляд на Бразилию, но там помощи не дождался.
– Маловаты? – спросил я наконец. Нацуме покачал головой и хохотнул.
– Нет, на самом деле для такой влажной почвы это неплохой рост. И – мне очень жаль – я вижу, что совершил очередной промах, типичный для садовода. Предположил, что объект моей личной одержимости обладает тем же очарованием для всех.
Он пожал плечами
