Меж тем, печальные разочарования вскоре заставили друзей забыть о химерических поисках идеала. С закатом молодости пришла пора невыносимой скуки рассудочного существования, и каждый из них не ведал лучшего, чем излить сердце другу… Все сделалось для них общим; разделенные радости смягчали и помогали им снести горечь бытия.
Они поклялись никогда не расставаться; но судьба распорядилась иначе. Уже три месяца путешествовали они по стране Леонидов и Перикла, когда на зов свободы восстала вся Греция. Отважные сердца наших друзей не остались равнодушными к этому благородному призыву. Они готовы были сражаться во имя человечности; быть может, не найдя в жизни счастья, они испытывали зловещее наслаждение при мысли о совместной смерти. Но в самом начале жестокой борьбы Линдблад получил известие, заставившее его вернуться в Англию, а оттуда отправиться во Францию. Он обещал своему другу Джорджу Гилфорду возвратиться без промедления, дабы разделить с последним опасности и славу; однако он не сумел выполнить обещание; оставаясь почти два года вдали от своего названного брата, он часто получал от него письма; Гилфорд неизменно рассказывал о чудесных успехах греков и их смелых соратников. Свобода расцвела в прекрасных краях, где царствовала так долго; Гилфорд намерен был присоединиться к другу во Франции и сообщил, что прибудет в конце сентября в Марсель, где они условились встретиться.
Это и привело Линдблада в город, и он снова и снова принимался считать дни и часы, отделявшие его от встречи со спутником детства.
Видение той, кого называли здесь гречанкой, словно электрическая искра, пробудило его душу; окутывавший красавицу покров тайны, ее чарующие черты — все дразнило воображение баронета.
Он пытался заснуть… Напрасные старания! дрема лишь на краткий миг смежила его веки, погрузив Линдблада в волшебный мир сновидений. Ему снилось, что он стоит на пустынном берегу бушующего моря и произносит гибельную клятву, а вокруг сверкают молнии, гремит гром и ревет ветер… То была клятва супружества; невеста в погребальном крепе ждала его… как вдруг меж ними вспыхнула огненная стена… отвратный демон сокрушил ее, Линдблад навеки соединился со своей таинственной невестой, и мертвые в белых саванах взроптали, когда свершилась роковая свадьба… Затем вместе с бледной супругой оказался он в быстро мчащейся карете. С детства знакомые пейзажи окружали его; зима сковала природу; земля была покрыта снегом; он хотел было обнять свое божество, но мертвецы, казалось, продолжали вставать неодолимой преградой на пути его тщетных поцелуев.
Опечаленный мрачными сновидениями, сэр Чарльз поднялся, едва рассвело; воспоминание о Гилфорде восстановило его душевное спокойствие; он покраснел, подумав, что на минуту забыл друга всей своей жизни ради внезапной безумной любви к женщине, поистине прекрасной, но чужой и незнакомой; случай свел его с нею, и через несколько дней, вероятно, он покинет эти места навсегда… Тяжким усилием воли он решительно подавил в себе готовую зародиться страсть и устремился в порт с твердым намерением уехать немедленно по встрече с другом.
В порту он стал расспрашивать моряков, но никто не мог ничего сказать ему о корабле «Два друга»; все уверяли, что среди судов, заходивших в порт или бросивших якорь на рейде, не было ни единого с таким названием.
Отчаявшись что-либо разузнать, сэр Чарльз с грустью направился на постоялый двор, но тут встречный морской офицер, к которому он обратился, поведал путешественнику, что недавно побывал в морях Леванта на королевской сторожевой габаре[1]; судно «Два друга» встретилось ему в водах Сицилии, куда зашло на несколько дней для починки; не пройдет и трех недель, заверил офицер, как корабль прибудет в Марсель.
Линдблад, начавший уже беспокоиться о судьбе друга, с радостью выслушал рассказ офицера; в глубине души не мог он не радоваться и отсрочке, что позволяла ему провести некоторое время под одной крышей с красавицей, воспоминание о которой преследовало его повсюду. Он вознамерился проникнуть в ее тайну; смутная надежда обрести в ней долгожданную спутницу окрыляла его пылкое воображение.
Вернувшись в «Павлин», Линдблад стал тщетно искать знакомства с прелестной гречанкой; днем она всегда оставалась в своей комнате и показывалась лишь по вечерам, когда выходила, или по возращении из своего ночного паломничества. Раз или два он пытался заговорить с нею; однако молчаливая гречанка, не останавливаясь, удостаивала его лишь односложными ответами.
Страсть жгла его огнем, препоны же лишь распаляли ее; незнакомка, словно наделенная магическими чарами, всецело подчинила англичанина своей власти. Он был далек от того, чтобы обманываться относительно характера своих чувств, и вынужден был признаться себе, что испытывал жесточайшее влечение к гречанке; но ничто не вынудило Линдблада сильнее почувствовать глубокую сердечную рану, чем охватившая его вскоре ревность.
«У меня есть соперник!.. — восклицал он, расхаживая взад и вперед по комнате, — соперник! Да, сомнений нет: эта подчеркнутая холодность, эти ночные прогулки, эта таинственность… соперник!.. О, я выясню, кто он… Горе ему… Но что, если я ошибаюсь, если сердце загадочной очаровательницы свободно, а ее ночные бдения — дань благочестию… если я смогу завоевать ее, заставить ее полюбить себя… Ах! я готов заплатить жизнью за подобное блаженство! Я познаю его… о да, я познаю это блаженство!.. Линдблад не из тех, кто сворачивает, встретив первые препятствия!..»
Баронет решил последовать за красавицей в тот же вечер, дабы рассеять свои сомнения, и проследить за нею до места, что она так часто посещала. Сказано — сделано: он расположился у постоялого двора и около одиннадцати часов вечера увидел, как гречанка вышла и направилась к церкви Святой Клары. Опасаясь быть узнанным, он завернулся в плащ и пошел за нею, держась в отдалении и стараясь не производить ни малейшего шума. Она медленно шла вдоль домов; ночь выдалась темной, улицы были безлюдны. Дойдя до церкви, незнакомка скользнула к кладбищенской стене и неожиданно исчезла на глазах у изумленного англичанина. Напрасно осматривался он в поисках ее, напрасно обошел вокруг кладбища: в высокой стене не было ни единой бреши, позволившей бы гречанке проникнуть внутрь…
Крепкой рукой Линдблад затряс решетку ворот; сотрясаемые прутья издавали жалобные стоны, однако не поддавались его усилиям. Красавица будто растворилась в воздухе. Путешественником овладело беспокойство. Он в отчаянии воззвал к прекрасной беглянке. Ответа не было. После долгих и бесплодных поисков он собрался уходить и повернул к «Павлину», но внезапно услышал позади шаги. Незнакомка спокойно шла за ним в нескольких шагах.
Сэр Чарльз, не веря своим глазам, удивленно застыл; подумав, что
