— Ничего подобного, — сказал Шеврикука мрачно. — Я не шучу. И ты бы могла знать мои привычки. Но где уж тут помнить о них…
— Не обижайся, Шеврикука. — Гликерия шагнула к Шеврикуке, произведя звон оков.
Шеврикука расстроился или даже испугался. Слезы уже состоялись, цепи зазвенели, следом могли открыться нежности, и все пошло бы прескверно. Он положил себе избегать всяческих проявлений чувствительности, чтобы не мешать делу, он и держался, но теперь и сам шагнул навстречу Гликерии, дал ей уткнуться ему в грудь и выплакаться.
— Все. Оставили, — сказал Шеврикука, отстраняя Гликерию. — Если я вспомнил наволочки, значит, я настроен всерьез. Будь добра, излагай суть дела.
Суть дела содержалась в следующем. Гликерия, хотя и принадлежала к роду Тутомлиных, из-за того, что служила в доме на Покровке привидением, многого в этом доме не могла, не имела на то прав. Доступное простой личности в силу установлений было недоступно ей. Под простой личностью можно было понимать и Шеврикуку. Нарушение установлений каралось жестоко (в узилище же ее затворили изза других бед и злоключений, не расспрашивай сегодня каких). Потому и простенький бинокль, шестистепенная штучка, добывался известным Шеврикуке способом. Перед самым затворением в узилище Гликерия все же отважилась и попыталась пробраться к покровским тайникам. Однако во всех местах и щелях ее проникновений Гликерию словно бы током отшибало. «К тому же я не такая, как ты…» — «Проныра», — подсказал Шеврикука. «Нет, нет! — не согласилась Гликерия. — Просто ты лишен моей щепетильности и многих моих ложных комплексов. К счастью, и Бушмелев по установлениям не может проникнуть в тайники», — тут же сообщила она. «При чем тут Бушмелев?» — насторожился Шеврикука. «Ни при чем, ни при чем! — поспешила ответить Гликерия. — Но он может нанять…» Она замолчала. «Пройдох, таких, как я… — хотел было продолжить за Гликерию Шеврикука, но слово «пройдоха» в нем задергалось, подпрыгнуло и превратилось в «Продольного». — Может, может! — убедил себя Шеврикука. — Надо тотчас же действовать!..»
Стало быть, Шеврикуке, раз он взялся, предстояло проникнуть в тайники и добыть… Последовали перечисления, какие скоро утвердили Шеврикуку в мысли, что одной, даже и купеческой, первогильдийной наволочки ему будет мало. Тут тебе хоть из купчихиной перины выпускай пух и закидывай перину за спину.
— Но там, говорят, все давно выгребли, там ничего нет! — убежденно сказал Шеврикука.
— Есть, есть! — схватила его руку Гликерия. — И в кабинете-убежище Федора есть, и в тайниках рядом с ним он держал реликвии своих дядьев и дедов. Добраться до них никто не мог. Один лишь твой подселенец. Но он унес только бинокль.
— А чаша? А клеть?
— Увидишь! Увидишь! Проберись!
— Проберусь! — заверил Гликерию Шеврикука. Он уже ощущал себя пробравшимся и одолевшим неприятеля. Он сокрушил стены и расшвырял преграды.
Впрочем, надо было утихомириться. После следующих перечислений Гликерии, прозвучавших деловито, Шеврикука почел нужным иметь еще две наволочки. Особого упоминания удостоилась некая историческая булава. «Символ власти военачальника», — вспомнился Шеврикуке вопрос недавнего кроссворда с фрагментами. Чья это булава и какому военачальнику она теперь предназначалась? Не новому ли воеводе? На вопросы о булаве и бочонке Полуботка с золотом Гликерия отвечала нервно. Бочонка там действительно нет, Мазепа его туда не завозил, а что касаемо булавы, то какая, чья, кому, зачем, она все объяснит Шеврикуке позже, позже, позже! Сейчас надо спешить. Согласен, кивнул Шеврикука. Как личное одолжение (а остальные — не личные, что ли?) Гликерия просила отыскать одну миниатюру, ей очень дорогую, она сейчас нарисует, где искать, картинка могла заваляться, на ней — женщина на лошади, со шпагой в руке, ну, он сам увидит и поймет…
— Все, что ли? — спросил Шеврикука, как бы давая понять, что хватит, и так добра тащить достаточно, нельзя пережадничать, тем более что надо спешить.
— Да, — сказала Гликерия. — Сейчас все повторю по порядку.
Повторила. Шеврикука шевелил губами ей вдогонку, укладывая в себе пункты стратегемы. Назначенное к выносу из дома Тутомлиных его озадачило. Зачем Гликерии столько всего, несочетаемого к тому же, будто она барахольщица и желает иметь дела с торговцами антиквариатом?
— Во всех этих предметах есть смысл и мифологическое назначение. Со временем, через несколько дней, у тебя отпадет необходимость задавать вопросы.
— Куда тащить наволочки с добром? — спросил Шеврикука.
— Не сюда же. Сначала к себе, в какое-либо укрытие. Потом все оценим, обдумаем и решим, с чем и как быть.
— Хорошо, — сказал Шеврикука.
— Иди ко мне, — позвала Гликерия.
— Зачем? — прохрипел Шеврикука. — Надо спешить…
— Нет, — сказала Гликерия. — Просто подойди ко мне… Вот так… Шеврикука, прости меня!..
Гликерия, обняв Шеврикуку, целовала его, провожая на подвиг.
— Иди, Шеврикука! Прощай!
— При чем тут «прощай»? — удивился Шеврикука. — Я не люблю это слово.
— Прощай, прощай, Шеврикука! Прости меня! Грешную, недостойную! — И Гликерия снова расплакалась.
«Ну хватит!» — будто выругался Шеврикука и шагнул от Гликерии вбок, в черноту камней.
Мрачный прохаживался Шеврикука улицей Королева, а потом и Звездным бульваром. Был бы открыт на Королева, пять, пивной автомат, он бы зашел туда в поисках облегчения, но увы…
Снова вползла в него тоска. «На Острове Тоски двадцать две стальных доски…»
— Шеврикука! — окликнули его.
Перед Шеврикукой стоял сановитый домовой Концебалов-Брожило, в грядущем — Блистоний, в коричневом бостоновом костюме налогового инспектора, но в сандалиях римлянина. Концебалов был хмур и важен.
— Шеврикука, два слова.
— Слушаю.
— Там, где вы будете… завтра… да, завтра… среди коллекции с библиотекой графа Сергея Васильевича Тутомлина стоит и мой Омфал… Одна из Лихорадок решила содержать его там…
«Стало быть, — подумал Шеврикука, — не только мой подселенец был способен проникнуть в тайники за лабиринтом. Одна из Лихорадок… Для меня все равно какая…»
Он вздохнул.
— Вы меня не поняли? — спросил Концебалов.
— Я вас понял.
— И что?
— Четвертая наволочка, — сказал Шеврикука.
— Вы мне не ответили. А я ведь ваш должок Кышмарову отменил…
— Какой еще должок! — возмутился Шеврикука. — И я вам ответил. Четвертая наволочка. Если достану четвертую наволочку…
Глава 66
Утром Шеврикука пах мятным листом, был свеж, выбрит и готов к предприятию. Но его занимала мысль о Совокупеевой.
Если Дуняша не соврала и не нафантазировала, и если нынче в доме на Покровке начиналась апробация или пилотная деятельность Салона призраков, привидений, колдунов и ведьм «Анаконда», и если Совокупеева Александрин вовлечена, ему непременно, ради чистоты предприятия или интересов дела, надо встретиться с Совокупеевой.
И не только встретиться, но и иметь с ней, по мере возможностей, совместное удовольствие.
Мысль эта представлялась ему не авантюрно-озорной, не пошло-физиологической, а дающей оправдательное объяснение предприятию.
В нем он, Шеврикука, так он постановил, должен был быть свободен от Гликерии.
От личностно-заинтересованного расположения к ней.
Он обязан быть чужим к ней.
В узилище он выдержал. А ведь Гликерии кандалы, ножные и ручные, цепи со звяканьем, шипы — до крови, нисколько бы не помешали. Напротив, они должны были бы обострить и разгорячить ее.
