Сколь иначе представилось ныне все, в чем он был замешан! Его ухаживанье за юной г-жою Кинг виделось результатом соображений исключительно и омерзительно корыстных, а скромность ее состоянья доказывала не умеренные его желанья, но стремленье ухватить хоть что-нибудь. Его поведенье с самою Элизабет лишилось всякого сносного мотива; либо он обманывался относительно ее средств, либо тешил тщеславье, поощряя склонность, кою Элизабет, пожалуй, весьма неосторожно являла. Всякая борьба за него слабела, и, продолжая оправдывать г-на Дарси, Элизабет понуждена была признать, что г-н Бингли, будучи спрошен Джейн, давным-давно заявил о невиновности друга в сем деле, что, пусть манеры г-на Дарси пышут гордынею и в целом отвратительны, за все ее с ним знакомство — знакомство, кое в последнее время нередко сводило их вместе и позволило ей в некотором роде познать его особенности, — Элизабет никогда не замечала и намека на беспринципность и неправедность: ничего, что говорило бы о нехристианских или же безнравственных его склонностях. То, что средь своих знакомцев он был ценим и почитаем — что даже Уикэм признавал его братскую преданность и Элизабет сама не раз слышала, с какой нежностью говорит он о сестре, — доказывало, что г-н Дарси способен на некую человечность. Будь его поступки таковы, какими живописал их Уикэм, сей грех пред лицом праведности трудно было бы сокрыть; а дружба меж персоною, способной на подобное, и таким милым человеком, как г-н Бингли, попросту непостижима.
Элизабет глубоко устыдилась. Всякое воспоминанье о Дарси или же Уикэме понуждало ее сознавать, сколь слепа была она, сколь пристрастна, предвзята, нелепа.
«Сколь презренно я себя вела! — вскричала она. — Я, кто гордилась своей проницательностью! Я, кто ценила свои способности! столь часто презирала щедрую доброжелательность сестры и тешила тщеславье бесполезным или же предосудительным недоверьем. Сколь унизительно сие открытие! И сколь справедливо притом униженье! Даже будь я влюблена — и тогда ослепленье мое не было бы столь жалким. Однако глупость моя — не в любви, но в тщеславьи. Услажденная предпочтеньем одного и оскорбленная пренебреженьем другого с первого мига знакомства, касаемо обоих взрастила я предубежденье и невежество, отмахнулась от разума. До сего мига я не постигала себя».
От себя к Джейн, а от Джейн к Бингли мысли ее прямой дорогой устремились к воспоминанью о том, что поясненья г-на Дарси касательно этого дела помстились ей весьма неубедительными, и она перечла снова. Сие второе прочтенье подействовало совершенно иначе. Как могла она в одном случае отказать ему в доверии, кое вынуждена была испытать в другом? Он заявлял, что совершенно не подозревал о привязанности ее сестры, — и Элизабет поневоле вспомнила, что́ думала на сей счет Шарлотта. Равно не могла она отрицать правдивости его описания Джейн. Она сознавала, что чувства Джейн, хоть и пылкие, проявлялись мало и что неизменную безмятежность ее наружности и манер нечасто связывают с тонкой чувствительностью.
Когда Элизабет подошла к той части письма, где ее семья награждалась столь унизительным, однако заслуженным упреком, стыд обуял ее. Справедливость обвинений была слишком очевидна, чтобы ее отрицать, а событья на балу в Незерфилде, поминавшиеся г-ном Дарси особо и укрепившие его неодобренье, произвели на него не большее впечатленье, нежели на нее саму.
Похвалы себе и сестре не ускользнули от ее вниманья. Они утишили, однако не утешили боль презренья, кое навлекли на себя прочие ее родные, — и раздумывая о том, что разочарованье Джейн есть дело рук ближайшей ее родни, рассуждая о том, сколь сильно подорвана репутация их обеих столь неприличным поведеньем близких, Элизабет погрузилась в унынье, какое никогда не посещало ее прежде.
Пробродив по тропинке два часа, охваченная многообразьем размышлений, пересматривая события, исчисляя вероятности и стараясь как только возможно примирить себя с переменою столь внезапною и столь важною, Элизабет в конце концов утомленьем и воспоминаньем о долгом своем отсутствии понуждена была вернуться домой; она переступила порог, желая выглядеть по обыкновенью жизнерадостной и намереваясь подавить всякие думы, кои не дозволят ей вести беседу.
Ей тотчас сообщили, что в ее отсутствие поочередно заходили двое джентльменов из Розингса; г-н Дарси заглянул лишь на несколько минут, дабы попрощаться, но полковник Фицуильям просидел по меньшей мере час, надеясь на ее возвращенье, и почти собрался отправиться на ее поиски. Элизабет удалось лишь прикинуться, будто сожалеет о его отъезде; в действительности она сему радовалась. Полковник Фицуильям более не занимал ее мыслей. Она была способна думать лишь о письме.
Глава 14
Двое джентльменов покинули Розингс на следующее утро, и г-н Коллинз, ожидавший подле сторожек, дабы поклониться гостям на прощанье, в состояньи был принести домой радостную весть о том, что оба очевидно пребывали в добром здравии и в сносном расположеньи духа, насколько сие возможно после грустной сцены, только что имевшей место в Розингсе. В Розингс он затем и поспешил, дабы утешить леди Кэтрин и ее дочь, а по возращеньи с величайшим удовольствием передал посланье от ее светлости, в коем сообщалось, что скука отчаянно понуждает ее пригласить их всех отобедать.
При всяком взгляде на леди Кэтрин Элизабет вспоминала, что, будь такова ее воля, ныне она была бы уже представлена ее светлости как будущая племянница, и с невольной улыбкою воображала негодованье хозяйки Розингса. «Что бы она сказала? Как бы себя повела?» — вот какими вопросами развлекала себя Элизабет.
Первым предметом обсужденья стало умаленье числа обитателей дома.
— Уверяю вас, я совершенно удручена, — молвила леди Кэтрин. — Я уверена, никто не переживает разлуку с друзьями острее меня. Но к сим молодым людям я привязана особо и знаю, сколь привязаны они ко мне! Они так сожалели об отъезде! Впрочем, они всегда сожалеют. Милейший полковник пристойно держался почти до последнего, но Дарси, мнится мне, переживал очень сильно — мне представляется, сильнее, чем в прошлом году. Его привязанность к Розингсу определенно возросла.
Г-н Коллинз нашел уместным подбросить комплимент и намек, кои мать и дочь приняли с любезными улыбками.
После обеда леди Кэтрин отметила, что юная г-жа Беннет, похоже, не в духе, и, тотчас самостоятельно объяснив сие тем, что Элизабет не желает скорого возвращенья домой, прибавила:
— Но если дело в этом, вам следует написать матери и попросить дозволенья задержаться. Я уверена, госпожа Коллинз будет очень рада вашему обществу.
— Я весьма обязана вашей светлости за любезное приглашенье, —
