Торговые люди переглянулись. Снова оценивающе прищурились на незнакомца. Украшения на пальцах боярина стоили как три деревеньки в десять дворов, пояс ценою в городское подворье, сумка стоила как добротные хоромы, а каждый нож – как изба. Пожалуй, такой человек вполне способен владеть несколькими мельницами возле Москвы…
– Да ты садись, добрый молодец, в ногах правды нет! – чуть подвинулся один из толстяков. – Вот, настоечки клюквенной с нами отпробуй, покуда хозяева твой мед по погребам ищут.
– А я так полагал, отсель, окромя мехов, ничего не везут? – не стал отказываться от приглашения царский кравчий.
– Чего токмо отсюда не везут! – покачал головой другой купец. – Медь, солонину, мед, ревень, орехи, слоновую кость.
– Слоновую? – удивился Борис Иванович. – Хочешь сказать, рыбий клык?[11]
– Не-ет, – опять рассмеялись купцы. – Рыбий клык у нас в море добывают, а слоновую кость из земли копают.
– Это хорошо… – потер ладонями боярин. – На слоновую кость у меня покупатель найдется. И на медь. И на меха, кстати, тоже. С орехами, ревенем и медом не знаю. На цену смотреть надобно. Везти-то далеко!
– За цену завсегда поговорить можно, – один из купцов налил в поднесенную половым медную стопку чего-то розового и ароматного из медного кувшина. – Коли уж за одним столом оказались, надо бы и познакомиться. Мы вот с братьями Прокопием, Демидом и Агафоном из рода Антуфьевых происходим, купцы здешние. А ты из каких краев будешь?
– Вы, вестимо, и сами догадались, что из Москвы… – кивнул боярин. – Борисом меня зовут, из рода бояр Морозовых. На службе царской состою. За знакомство?
Они выпили, дружно крякнули – настойка оказалась крепенькой, и Прокопий Антуфьев резко мотнул головой, прежде чем спросить:
– Как же тебя сюда занесло, боярин?
– По служебной надобности, – пожал плечами Борис Иванович. – А коли уж занесло, я так полагаю, надо бы на обратный путь товару хорошего собрать. И если у вас тут даже медь имеется… Медь Пушкарский приказ брать станет без сомнения. Он аккурат сейчас на Яузе ствольную мельницу строит. Так что сколько металла привезу, столько и возьмет. Кого спросить, я знаю. А карманы у казны глубокие… – Боярин Морозов весело подмигнул купцам Антуфьевым.
Те переглянулись, и Прокопий снова разлил настойку по стопкам.
Беседа становилась все интереснее и интереснее…
* * *Самый удачный разговор боярина Морозова с местными купцами случился, когда Борис Иванович сходил к здешнему воеводе, престарелому князю Ивану Куракину.
Сам Иван Семенович ничего не решал и делами интересовался мало. Известный своей службой изменнику Василию Шуйскому, он заслужил недобрую славу предателя даже среди крамольников из свиты московского душегуба, и потому был спроважен в Сибирь почти сразу после воцарения законного государя. Ссылкой его воеводство не называлось, но по сути именно таковым и являлось, ибо старика просто удалили от службы.
Однако московскому гостю от князя ничего и не требовалось. Он пришел к воеводе под своим именем – царского воспитанника и кравчего, был таковым принят и даже задержан на обед, дабы поведать о последних столичных новостях. После сего купцы поняли, что заезжий москвич их в своем звании не обманывает – и хорошо вложились в товары, каковые Борис Иванович брался реализовать в Москве ко всеобщей выгоде. А пока они суетились, молодой кравчий отправился к дому на окраине, в котором обитала сосланная царская невеста. Про этакую редкостную гостью хорошо знал весь город, и дорогу мог показать любой мальчишка.
Не желая привлекать особого внимания, боярин купил на торгу туесок кедровых орешков, с каковыми и встал возле самой ограды, окружающей небольшой огород, разбитый под окнами крестьянского сруба с крышей из дранки.
Раскусывать орешки и добывать из них пахучие мягкие зернышки оказалось занятием весьма сложным: положенные на зуб, они давились, а не кололись, и ядрышко приходилось выковыривать ногтями.
По счастью, мучиться кравчему пришлось не очень долго: перед полуднем из дома вышла кареглазая девица в полотняной рубахе, темном сарафане, с сатиновым платком на голове, полностью скрывающим волосы, и принялась разбрасывать курам какую-то требуху.
– Доброго тебе дня, боярыня Мария Ивановна! – Поставив на землю туесок, Борис Иванович оперся на слеги ограды.
Девица приподняла голову, слегка прищурилась и невозмутимо продолжила свое занятие.
– Нечто ты меня не узнаешь, Мария Ивановна? – развел руками боярин.
– Отчего не узнать, узнаю, – недружелюбно буркнула девица. – Тебя что, царь тоже сослал? Али надзирать приставил?
– Михаил Федорович тебя не ссылал!
– Ну да, конечно. Я сама по случайности веревкой обвязалась и в телегу свалилась, средь зимы в Сибирь едущую… – Девица перевернула опустевшую миску, встряхнула и направилась к крыльцу.
– Ты знаешь, в чем разница между тобой и царем Михаилом Федоровичем? – торопливо крикнул боярин.
– Он в Москве на троне, – оглянулась Мария, – а я в глухомани дикой, за простой чих сосланная. Да еще после всех клятв нежных и душещипательных!
– Разница лишь в том, что ты в клетке деревянной сидишь, а он в золотой! И золотые прутья, поверь, куда прочнее ивовых сделаны! Не ссылал тебя царь, Мария! Он тебя изо всех сил вернуть пытается! Да токмо сие ему никак не по силам!
– Царю? Не по силам? – уже на верхних ступенях остановилась девица. – Ты уж коли врешь, боярин, сказки-то получше сочиняй!
– А ты думаешь, как я, царский кравчий, здесь, на твоей околице, оказался?! – наклонился вперед через слегу Борис Иванович. – В трех месяцах пути от столицы? Думаешь, домой пошел да чутка заблудился?! Просто во всей Москве я единственный оказался, кто Михаила Федоровича слушается! Остальные его токмо сторожат да приказы его именем провозглашают! Причем про большинство своих указов царь даже и не ведает! Вон, воевода ваш гусей на Рождество тоже государевым именем требует. Полагаешь, сие Михаил Федорович такой приказ в Кремле всякий сентябрь отдает? Так же и во всем прочем получается!
– Почему сентябрь? – не поняла Мария.
– Потому, что царский указ еще доставить надобно, а путь неблизкий! – отмахнулся боярин и продолжил: – Михаил Федорович за тебя сражается, как может, а ты его же и проклинаешь!
– Я его не проклинала… – покачала головой девица.
– Да у тебя на лице все написано, Мария Ивановна! – чуть отступил назад царский кравчий. – Ты хоть знаешь, что весенний Земский собор особым своим постановлением приказал ему иную жену себе сыскать, а он прилюдно отказался?! Сказал, иной жены, кроме тебя, не желает! Его уже и мать уговаривала, и иерархи все по очереди, и воеводы, и дьяки, и вся Дума боярская, ан он все едино на своем стоит! Любит он тебя превыше трона своего и своей жизни и лучше в одиночестве умрет, нежели от тебя отречется!
– Правда? – неуверенно и совсем тихо спросила девушка.
– Ты можешь куриц своих заставить цветок с поля на крыльцо принести,
