Пятьсот девятый услышал, как сменяются караульные. Он осторожно встал. Прошел, покачиваясь, несколько метров, словно хмельной. Потом медленно направился вокруг барака. Около двери кто-то сидел на корточках.
— Пятьсот девятый! — прошептал он. Это был Розен. От неожиданности Пятьсот девятый вздрогнул, словно проснулся после бесконечного тяжелого сна. Он посмотрел под ноги.
— Меня зовут Коллер, — проговорил он, погруженный в свои мысли. — Фридрих Коллер.
— Да-а? — произнес, ничего не понимая, Розен.
Глава 14
— Мне нужен священник; — ныл Аммерс. Он ныл уже с самого утра. Они старались его отговорить, но все было тщетно. Так неожиданно это на него нашло.
— Какого еще священника? — спросил Лебенталь.
— Католического. Чего ты об этом спрашиваешь, ты же иудей!
— Смотри-ка! — Лебенталь покачал головой. — Антисемит. Только этого нам здесь не хватало.
— Такого в лагере хватает, — заметил Пятьсот девятый.
— Вы в этом виноваты! — сетовал Аммерс. — Во всем! Без вас, евреев, нас бы здесь не было.
— Что? Почему?
— Потому что тогда не было бы лагерей. Мне нужен священник!
— Тебе не стыдно, Аммерс? — произнес раздраженно Бухер.
— Мне нечего стыдиться. Я болен! Сходи же за священником.
Пятьсот девятый посмотрел на посиневшие губы и ввалившиеся глаза.
— В лагере нет священника, Аммерс.
— Должен быть. Это — мое право. Я умираю.
— Я не думаю, что ты умираешь, — сказал Лебенталь.
— Я умираю, так как вы, проклятые евреи, сожрали все, что было положено мне. А теперь вы даже не хотите сходить для меня за священником. Я желаю исповедаться. Что вы в этом понимаете? Чего ради я должен находиться в еврейском бараке? Я имею право на то, чтобы быть в бараке для арийцев.
— Здесь такой возможности уже нет. Только в трудовом лагере. Тут все равны.
Аммерс, задыхаясь, отвернулся в сторону. На деревянной стене над его головой с всклокоченными волосами синим карандашом было написано: «Йоген Мейер, 1941 г., тиф. Отомстите…»
— Что это с ним? — спросил Пятьсот девятый Бергера.
— Он уже давно должен умереть. По-моему, сегодня действительно его последний день.
— Похоже на то. Он уже все путает.
— Ничего он не путает, — возразил Лебенталь. — Он понимает, что говорит.
— Думаю, это не так, — заметил Бухер. Пятьсот девятый посмотрел на него.
— Когда-то он был другим, — проговорил он спокойно. — Но потом его сломали. От того, чем он когда-то был, не осталось ничего. Сейчас это совсем другой человек, сросшийся из прежних остатков и клочков. К тому же клочки были повреждены. Я все это видел.
— Священника, — продолжал свои стенания Аммерс. — Я должен исповедаться! Я не хочу нести на себе вечное проклятие!
Пятьсот девятый присел на край постели. Рядом с Аммерсом лежал человек с нового транспорта, у него была высокая температура, а дыхание поверхностное и напряженное.
— Ты можешь и без священника, Аммерс, — сказал Пятьсот девятый. — Ну что ты порочного совершил? Здесь нет никаких грехов. Это не для нас. Мы сразу искупим все покаянием. Кайся в том, в чем ты должен покаяться. Если покаяние невозможно, и этого достаточно. Так сказано в катехизисе.
На мгновение Аммерс перестал тяжело дышать.
— Ты тоже католик? — спросил он.
— Да, — сказал Пятьсот девятый. Но это была ложь.
— Тогда ты это должен знать! Мне нужен священник! Я должен исповедаться и причаститься! Я не хочу гореть в вечном огне! — Аммерс задрожал. Его глаза были широко раскрыты. Лицо было размером в два кулачка, из-за чего глаза казались чересчур большими. В нем было что-то от летучей мыши.
— Если ты католик, то должен знать, как все это выглядит. В общем, как крематорий; но там никогда не сжигают. Ты хочешь, чтобы так было со мной?
Пятьсот девятый посмотрел на дверь. Она была открыта. Ясное вечернее небо повисло в проеме двери, как картинка. Потом он снова бросил взгляд на изнуренную голову, в которой распалялись сцены ада.
— Для нас здесь — это все по-другому, Аммерс! — проговорил он наконец. — По сравнению с теми, кто там, мы в привилегированном положении. Кусочек ада мы прошли уже здесь.
Аммерс беспокойно замотал головой.
— Не греши! — прошептал он. Потом он с трудом приподнялся, осмотрелся вокруг, и вот тут его неожиданно как прорвало: — Вы! Вы здоровы! А мне подыхать! Именно теперь! Да, смейтесь! Смейтесь! Я слышал все, что вы говорили! Вы хотите вырваться отсюда! И вы вырветесь! А я? Прямой дорогой в крематорий! В огонь! И вечно… ух… ух!
Он завыл, как взбесившаяся собака. Его тело резко подтянулось, он ревел. Его рот был похож на черную дыру, из которой вылетало хриплое завывание.
Со своего места поднялся Зульцбахер.
— Я сейчас схожу, — сказал он. — Спрошу насчет священника…
— Где? — спросил Лебенталь.
— Где-нибудь. В канцелярии. Или на вахте…
— Ты с ума сошел. Здесь нет никаких священнослужителей. СС этого не потерпит. Тебя просто засадят в бункер.
— Это не имеет значения.
Лебенталь уставился на Зульцбахера.
— Бергер, Пятьсот девятый! — проговорил он затем. — Вы слышали?
Лицо Зульцбахера стало очень бледным. Резко заострились челюсти. Он ни на кого не смотрел.
— Все это бесполезно, — сказал ему Бергер. — Это запрещено. Мы тоже никого не знаем среди узников. Иначе мы уже давно сходили бы за ним.
— Все же я схожу, — возразил Зульцбахер.
— Самоубийство! — Лебенталь вцепился в свои волосы. — К тому же он антисемит!
У Зульцбахера задвигались челюсти.
— Хорошо, для антисемита.
— Сумасшедший! Еще один рехнулся!
— Ладно, пусть сумасшедший. Но я все равно схожу.
— Бухер, Бергер, Розен, — спокойно произнес Пятьсот девятый.
Бухер стоял уже с дубинкой в руках за спиной у Зульцбахера. Он ударил его по голове. Удар был не очень сильный, но достаточный, чтобы Зульцбахер зашатался. Оттащив Зульцбахера вниз, все набросились на него.
— Агасфер, принеси веревки, которыми связывали овчарку, — сказал Бергер.
Они скрутили Зульцбахеру руки и ноги, после чего отпустили его.
— Будешь орать, придется сунуть тебе чего-нибудь в рот, — сказал Пятьсот девятый.
— Вы меня не понимаете…
— Как же. Побудешь в таком виде, пока не пройдет твое сумасшествие. Мы и так уже потеряли достаточно людей…
Они затолкали его в угол и не вспоминали о нем. Розен встал во весь рост.
— У него все еще жуткая путаница в голове, — пробормотал он, словно вынужденный извиниться за Зульцбахера. — Вы должны его понять. Его брат тогда…
Аммерс охрип. Говорил только шепотом.
— Где он? Где священник?.. Постепенно все от этого устали.
— В бараках действительно нет священника, пономаря или диакона? — спросил Бухер. — Кого-нибудь, только чтобы его успокоить.
— Было четверо в семнадцатом. Одного увели, двое умерли, оставшийся — в бункере, — сказал Лебенталь. — Бройер каждое утро избивает его цепью. Он называет это: «Вместе читать мессу».
— Пожалуйста, — продолжал нашептывать Аммерс. — Ради Христа…
— Мне кажется, в секции «Б» есть человек, знающий латынь, — сказал Агасфер, — как-то слышал об этом. Нельзя ли
