— Туалетная вода? Духи? Какая наглость! Вы что — читать не умеете? Именно мне, генеральному представителю парфюмерного отдела фирмы «Андреаверке», вы осмеливаетесь предлагать свой мусор? Пошел вон!
Мужчина шумно захлопнул дверь. Керн зажег спичку и принялся изучать латунную табличку на двери. И действительно Йозеф Шимек сам занимался оптовой торговлей духами, туалетной водой и мылом.
Керн огорченно вздохнул.
— Рабби Израэль Лёв, — пробормотал он. — Что же все это значит? Неужто мы не поняли друг друга?
Он позвонил на площадке четвертого этажа. Дверь отворила приветливая полная женщина.
— Входите, не стесняйтесь, — добродушно сказала она и окинула его взглядом. — Немец, не так ли? Беженец? Входите! Входите!
Керн последовал за ней на кухню.
— Садитесь, — сказала женщина. — Вероятно, вы порядком устали.
— Не очень.
Впервые в Праге Керну предложили стул. Он воспользовался этим редким случаем и сел. «Прости меня, раввин, — сказал он про себя, — я поторопился с выводами. Прости мне мою молодость, раввин Израэль». Затем развернул свой товар.
Полная хозяйка, расставив ноги и скрестив руки на животе, разглядывала Керна.
— Это духи? — спросила она, показывая на небольшой флакон.
— Да. — Керн, собственно, ожидал, что она заинтересуется мылом. Он поднял флакон, точно драгоценный камень. — Вот знаменитые духи «Фарр» фирмы Керн. Нечто совершенно особенное! Не какой-нибудь там щёлок, как, например, изделия фирмы «Андреаверке», представляемой господином Шимеком, что живет этажом ниже.
— Вот как…
Керн открыл флакон и дал ей понюхать. Затем вытащил пробку со стеклянной палочкой и провел ею по жирной руке женщины.
— Убедитесь сами…
Она вдохнула аромат и кивнула:
— Как будто неплохие. А у вас только такие маленькие флаконы?
— Вот другой, побольше. Но есть у меня и совсем большой. Посмотрите! Правда, он стоит сорок крон.
— Это не важно. Большой флакон — как раз то, что мне нужно. Оставляю его себе.
Керн не верил своим ушам. Получалось восемнадцать крон чистого заработка.
— Раз вы покупаете большой флакон, даю вам в придачу кусок миндального мыла. Бесплатно! — восторженно объявил он.
Женщина взяла флакон и мыло и ушла в соседнюю комнату. Керн уложил оставшуюся парфюмерию в портфель. Сквозь полуоткрытую дверь проникал аромат вареного мяса. Он решил, что сегодня поужинает на славу. Похлебкой в столовой на Вацлавской площади он еще ни разу не наелся досыта.
Хозяйка вернулась.
— Ну что ж, спасибо и до свидания! — приветливо сказала она. — Вот вам бутерброд на дорогу!
— Благодарю. — Керн встал и вопросительно посмотрел на нее.
— Что вам еще угодно? — спросила она.
— То есть как что? — Керн улыбнулся. — Ведь вы мне еще не заплатили деньги.
— Деньги? Какие еще деньги?
— Сорок крон, — изумленно проговорил Керн.
— Ах вот в чем дело! Антон! — позвала она, обернувшись к двери. — Ну-ка иди сюда. Тут кто-то просит денег!
Из смежной комнаты вышел жующий мужчина в подтяжках. Не переставая жевать, он вытер усы. Керн заметил, что сильно пропотевшая рубаха хозяина заправлена в брюки с кантом, и тотчас же почуял недоброе.
— Деньги? — хрипло спросил мужчина и принялся ковырять в ухе.
— Сорок крон, — ответил Керн. — Но лучше верните мне флакон, если вам это слишком дорого. Мыло можете оставить себе.
— Так, так! — Мужчина подошел ближе. От него несло застарелым потом и свежей вареной свининой. — Пойдем-ка со мной, сынок! — Он распахнул дверь в соседнюю комнату. — Вот! Видел? — Он показал на форменный китель, висевший на стуле. — Хочешь, я надену эту штуку и мы пойдем с тобой в полицию?
Керн сделал шаг назад. Ему уже мерещились две недели тюрьмы за запрещенную торговлю.
— У меня есть вид на жительство, — произнес он, стараясь казаться спокойным. — Могу предъявить его вам.
— Лучше покажи разрешение работать, — ответил мужчина и вытаращился на Керна.
— Оно у меня в отеле.
— Можно сходить и в отель. Но не лучше ли считать флакон с духами подарком, как ты думаешь?
— Пусть так. — Керн повернулся к выходу.
— Да возьмите же бутерброд, — сказала женщина с той же приветливой улыбкой.
— Благодарю, он мне не нужен.
Керн открыл дверь.
— Ишь ты какой! Ко всему он еще и неблагодарный!
Керн захлопнул за собой дверь и быстро побежал вниз. Он не слышал громкого хохота на четвертом этаже.
— Вот так здорово, Антон! — задыхалась женщина. — Видал, как понесся! Точно в штанах у него полно пчел. Еще быстрее, чем старый еврей, который заходил сегодня днем. Тот, наверное, решил, что ты капитан полиции — не меньше, уже видел себя за решеткой!
Антон самодовольно усмехнулся:
— Так уж устроено на свете: люди боятся любой формы! Даже если это всего-навсего форма почтальона. Что ж, тем лучше для нас! Эмигранты неплохо помогают нам, верно? — Он облапил грудь жены.
— А духи и впрямь хороши. — Она прижалась к нему. — Лучше, чем вежеталь этого старого еврея.
Антон самодовольно подтянул брюки.
— Вот и намажься ими сегодня. Тогда у меня в постели будет графиня. Есть еще мясо в кастрюле?
Керн стоял на тротуаре.
— Рабби Израэль Лёв, — произнес он, глядя на кладбище. У него был довольно жалкий вид. — Здорово же я влип из-за вас! Сорок крон! А если считать мыло, то и все сорок три. Двадцать четыре кроны чистого убытка.
Он вернулся в отель.
— Кто-нибудь спрашивал меня? — спросил он портье.
Тот отрицательно покачал головой:
— Никто.
— Наверняка никто?
— Наверняка. Даже президент Чехословакии и тот не спрашивал.
— Его я и не жду, — сказал Керн.
Он поднялся по лестнице. Странно все-таки, что от отца нет никаких известий. Может, он уехал из города. Или схвачен полицией. Керн решил подождать еще несколько дней, а затем снова наведаться на квартиру к госпоже Эковски.
Войдя в свою комнату, он застал там Рабе — мужчину, кричавшего ночью. Тот раздевался.
— Уже ложитесь? — спросил Керн. — Ведь девяти еще нет.
Рабе кивнул:
— Для меня это самое разумное. Посплю до двенадцати. Именно в полночь у меня все и начинается. В это время они обычно приходили за нами в бункер… А потом часа два сижу у окна, принимаю снотворное и ложусь. Получается довольно неплохо.
Он поставил около своей постели стакан с водой.
— Знаете, что меня больше всего успокаивает, когда ночью я сижу у окна? Читаю самому себе стихи. Старые стихи. Учил их еще в школе.
— Стихи? — удивился Керн.
— Да, совсем простенькие. Вот, например, песенка, которой убаюкивают детей:
Я устал, хочу уснуть, Лечь в постель, глаза сомкнуть, Пусть, лелея мой покой, Бог склонится надо мной. Если я плохой был днем, Боже, ты забудь о том, Иисус
