— Ничем не могу вам помочь. Я обязан осудить вас. Минимальное наказание — две недели тюрьмы. Таков закон. Мы должны оберегать нашу страну от нашествия беженцев.
— Я знаю.
Судья заглянул в его дело.
— Единственное, что я мог бы для вас сделать, — это обратиться в Верховный суд с просьбой, чтобы отбытие срока было засчитано вам как предварительное заключение, а не как тюремное наказание.
— Очень вам благодарен, — сказал Керн. — Но мне это безразлично. В данном случае мое самолюбие нисколько не задето.
— Это отнюдь не одно и то же, — заявил судья с некоторой горячностью. — Напротив, это очень важно с точки зрения гражданских прав. Если вы были в предварительном заключении, и только, — то на вас нет судимости. Разве вы не знали?
С минуту Керн молча смотрел на этого наивного и добродушного человека.
— Гражданские права! — сказал он затем. — А на что они мне, если я лишен даже самых элементарных прав человека! Я — тень, призрак, гражданский труп. К чему же мне все то, что вы называете гражданскими правами?
Судья задумался.
— Но надо же вам иметь хоть какие-то документы! — сказал он. — Может, нам попросить германское консульство выдать вам удостоверение?
— Год назад этого пытался добиться чешский суд. Прошение было отклонено. Для Германии мы вообще больше не существуем. А для остального мира — только как дичь, за которой должна охотиться полиция.
Судья покачал головой, словно укоряя кого-то.
— Разве Лига наций еще ничего не сделала для вас? Ведь вас тысячи, и вы должны как-то жить!
— Вот уже несколько лет, как Лига наций обсуждает вопрос о выдаче нам удостоверений личности, — терпеливо ответил Керн. — И каждая страна пытается сбагрить нас другой. Видимо, это продлится еще немало лет.
— Ну а пока?..
— Пока?.. Сами видите…
— Боже мой!.. — с неожиданной растерянностью произнес судья, растягивая слова, как это свойственно мягкому швейцарскому диалекту. — Вот так проблема! И что же с вами в конце концов станется?
— Этого я не знаю. Куда важнее, что произойдет со мной сейчас.
Судья провел ладонью по лоснящейся щеке и участливо взглянул на Керна.
— У меня есть сын, — сказал он. — Приблизительно одного с вами возраста. Мне даже страшно подумать, что вдруг ни с того ни с сего его тоже станут гонять с места на место… И только лишь за то, что он родился…
— А у меня есть отец, — ответил Керн. — Посмотрели бы вы на него…
Он повернул голову к окну, за которым в лучах мирного осеннего солнца стояла яблоня, отягощенная плодами. Там, за окном, была свобода. Там была Рут…
— Я хотел бы задать вам еще один вопрос, — сказал судья немного спустя. — Правда, он не относится к делу. И все-таки хочется спросить. Скажите, вы еще верите во что-нибудь?
— О да! Я верю в священный эгоизм! В безжалостность! В ложь! В косность человеческого сердца!
— Вот чего я опасался!.. Впрочем, как же вам рассуждать иначе?..
— Но это еще не все! — спокойно продолжал Керн. — Я верю также в доброту, в чувство товарищества, в любовь и в готовность людей помогать друг другу! Все это я испытал на себе. Быть может, больше иного из тех, кому живется хорошо.
Судья встал и, неуклюже обойдя свой стул, подошел к Керну.
— Приятно слышать такие слова, — пробормотал он. — Что же мне сделать для вас? Если бы я только знал!
— Ничего, — ответил Керн. — Теперь я уже сам знаю законы, а один мой приятель — так тот настоящий специалист по этой части. Отправьте меня в тюрьму.
— Я направлю вас в предварительное заключение, а ваше дело передам в Верховный суд.
— Если это облегчает вам вынесение приговора, пожалуйста… Но если предварительное заключение продлится дольше, то уж лучше тюрьма.
— Оно не продлится дольше, об этом я позабочусь.
Судья извлек из кармана огромный кошелек.
— К сожалению, существует только эта примитивная форма помощи, — неуверенно сказал он, доставая сложенную бумажку. — Мне больно, что я не могу сделать для вас ничего другого…
Керн взял деньги.
— Это единственное, что нам действительно помогает, — ответил он и подумал: двадцать франков! Какое счастье! На них Рут сможет добраться до границы!
Он не решался написать ей. Еще, чего доброго, выяснится, что она уже довольно давно в Швейцарии, и тогда ее тоже осудят. Теперь же она может рассчитывать на обычную высылку, а повезет, так просто выпишется из больницы и отправится куда захочет.
В первый вечер он чувствовал себя совсем несчастным, очень волновался и никак не мог уснуть. Ему все мерещилась Рут, разметавшаяся в жару на постели. Потом он впал в полузабытье, и вдруг ему привиделось, будто ее хоронят. Испуганный, он долго просидел на койке, обняв колени руками. Только бы не упасть духом, подумал он. А что, если все эти испытания окажутся сильнее меня?.. Впрочем, все дело в том, что сейчас ночь. Ночь и страх перед ней. Дневной страх как-то разумен, а ночной — безграничен.
Керн встал и принялся расхаживать по маленькой камере. Он дышал медленно и глубоко. Затем, сняв пиджак, начал делать вольные упражнения. Лишь бы не расшалились нервы, думал он. Тогда я погиб. Надо сохранить здоровье. Он делал приседания, повороты корпуса и постепенно всецело сосредоточился на этом. Вспомнив вечер в венской полиции и студента-блондина, обучавшего его боксу, он усмехнулся. Если бы не студент, подумал он, то сегодня я вряд ли разговаривал бы так уверенно с Аммерсом. И студент, и Штайнер помогли мне. Вся эта жестокая жизнь научила меня многому. Так пусть же она закалит меня, но не добьет. Я буду обороняться… Он пружинисто подпрыгивал и, разворачиваясь всем корпусом, наносил в темноту справа и слева длинные прямые удары, изредка перемежая их сериями коротких апперкотов; он бил все быстрее и быстрее, и вдруг, словно призрак, перед ним замаячила клиновидная бородка Аммерса, снедаемого раком печени.
Все сразу же как бы обрело плоть и кровь. Керн дал ему несколько коротких прямых в нос и в лоб, потом двинул его с разворота в подбородок и в ухо, всадил два страшных хука в область сердца и нанес чудовищный удар прямо в солнечное сплетение. Тут ему почудилось, что Аммерс, издав короткий стон, рухнул на пол. Но этого было недостаточно. Он давал Аммерсу подниматься вновь и вновь и, дрожа от возбуждения, методически продолжал колошматить тень своего врага. Под конец он позволил себе особенно острое наслаждение: нанес несколько хуков в область печени…
Постепенно рассвело. До крайности истощенный и усталый, Керн повалился на койку и мгновенно уснул.
