Нойбауэр резко обернулся, будто эти слова кто-то действительно произнес у него за спиной. Перед ним выстроились в ряд выкрашенные в зеленый цвет грабли и лопаты с крепкими деревянными ручками. «Эх, оказаться бы сейчас крестьянином, хозяином сада, содержателем гостиницы или вообще никем! А эта вот проклятая цветущая ветка — ей проще, цветет себе и никакой ответственности. А каково оберштурмбаннфюреру? С одной стороны подошли русские, с другой — англичане и американцы, куда тут деться? Зельме хорошо говорить. Бежать от американцев означает попасть в руки к русским, уж можно себе представить, чем все это кончится. Они ведь неспроста прошли от Москвы и Сталинграда по своей разоренной земле».
Нойбауэр вытер вспотевшие глаза. Слегка пошатываясь, он сделал несколько шагов. Требовалась большая четкость в мыслях. Нойбауэр на ощупь выбрался из крольчатника. Ощутив свежесть на дворе, он глубоко вздохнул. Но вместе с воздухом он словно вдохнул и доносившееся с горизонта беспорядочное грохотание. У него задрожало в легких, и он снова почувствовал слабость. Легко, без отрыжки, его вырвало около дерева в окружении нарциссов.
— Это пиво, — проговорил он. — Пиво и «штейнхегер» мне не впрок. — Он окинул взглядом ворота. Альфред не мог его видеть. Нойбауэр немного постоял. Почувствовав, как под ветром у него высох пот на лбу, он нетерпеливо направился к машине.
— В бардак, Альфред!
— Куда, куда, господин оберштурмбаннфюрер?
— В бардак! — вдруг разозлившись, крикнул Нойбауэр. — Ты что, разучился понимать немецкий?
— Бордель закрыт. Сейчас в нем полевой лазарет.
— Тогда вези в лагерь.
Он сел в машину. Ясное дело — в лагерь, куда же еще?
— Как вы оцениваете обстановку, Вебер?
— Прекрасно. — Вебер спокойно посмотрел на него.
— Прекрасно? На самом деле? — Нойбауэр нащупал в кармане сигары; потом вспомнил, что Вебер их не курит. — К сожалению, у меня с собой нет сигарет. Была пачка, но исчезла. Одному Богу известно, куда я их засунул.
Он недовольно посмотрел на заколоченное досками окно. При авианалетах стекло вылетело, а новое не подвезли. Нойбауэр не знал, что его сигареты во время неразберихи были украдены и на них с помощью рыжего писаря и Левинского ветераны второго барака на целых два дня были обеспечены хлебом.
К счастью, сохранились его тайные записи — все его филантропические указания, которые затем «ошибочно» воспринимались Вебером и другими. Нойбауэр наблюдал за Вебером со стороны. Казалось, что начальник лагеря был абсолютно невозмутим, хотя за ним водилось немало всяких грехов. Вот и эти последние случаи, когда повесили… Нойбауэра снова бросило в жар. Он почувствовал себя уверенно.
— Что бы вы стали делать, Вебер, — спросил он задушевно, — если бы, предположим, на некоторое время из тактических соображений, вы меня понимаете, значит, на короткий выжидательный период противник занял нашу территорию, что, — поспешно добавил Нойбауэр, — как часто случалось в истории, вовсе не означает поражения?
Вебер слушал его с едва заметной лукавой улыбкой.
— Для такого, как я, всегда найдется, что делать, — ответил он по-деловому. — Мы снова расправим плечи, может быть, под другим именем. Ну, скажем, как коммунисты. В течение нескольких лет национал-социалистов больше не будет. Все станут демократами. Но это не так важно. По всей вероятности, я когда-нибудь и где-нибудь устроюсь работать в полиции. Может быть, даже с поддельными документами. Так и пойдет дело.
Нойбауэр ухмыльнулся. Уверенность Вебера передалась ему.
— Неплохая идея. А я? Что вы думаете, кем стану я?
— Не знаю. У вас семья, оберштурмбаннфюрер. Тут не так просто позволить себе такие перепады, в том числе нелегальное положение.
— Разумеется. — От хорошего настроения Нойбауэра снова не осталось и следа. — Знаете что, Вебер, мне хотелось бы сделать лагерный обход. Давно я уже там не был.
Когда он появился в дезинфекционном отделении, Малый лагерь уже был в курсе дела. Вернер и Левинский снова переправили большую часть оружия в трудовой лагерь; только Пятьсот девятый оставил себе револьвер. Он настоял на своем, спрятав оружие под кроватью.
Через четверть часа из госпиталя пришло удивительное сообщение: инспекционный обход не преследует карательных целей, шмона в бараках не предвидится, Нойбауэр, наоборот, настроен прямо-таки благожелательно.
Новый староста блока нервничал. Он орал и командовал.
— Только не кричи так, — сказал ему Бергер. — От твоего крика лучше не станет.
— Что?
— Что слышал!
— Я кричу, когда хочу. Выходи! Стройся! — Староста бегал вдоль барака. Собирались те, кто мог ходить. — Это не все! Должно быть больше!
— Мертвецам тоже строиться?
— Заткни пасть! Всем выйти! Лежачим больным тоже!
— Послушай. Об инспекции ничего не известно. Приказ не поступал. Поэтому незачем выгонять весь барак на построение.
Староста блока был весь в поту.
— Я делаю, что считаю нужным. Я староста блока. Где тот, кто всегда с вами тут сидит? С тобой и с тобой. — Он показал на Бергера и Бухера.
Староста блока открыл дверь в барак, чтобы проверить. Именно это Бергер хотел предотвратить. Пятьсот девятого специально спрятали, чтобы он не встретился еще раз с Вебером.
— Его здесь нет. — Бергер загородил ему проход.
— Что-о? Уйди с прохода!
— Его здесь нет, — повторил Бергер, не сходя с места. — Вот и все.
Староста блока уставился на него. Бухер и Зульцбахер встали рядом с Бергером.
— Это еще что такое? — спросил староста блока.
— Его здесь нет, — проговорил Бухер. — Тебе интересно знать, как умер Хандке?
— Вы в своем уме? Подошли Розен и Агасфер.
— Вы знаете, что я могу переломать всем вам кости? — спросил староста.
— Прислушайся! — сказал Агасфер, вытянув свой костлявый указательный палец в сторону горизонта. — Все ближе и ближе.
— Он погиб не во время авианалета, — пояснил Бухер.
— Мы не ломали Хандке шею. Это сделали не мы, — сказал Зульцбахер. — Ты никогда не слышал о тайном лагерном суде?
Староста блока сделал шаг назад. Он знал, что уже случалось с предателями и доносчиками.
— И вы имеете к этому отношение? — спросил он недоверчиво.
— Будь благоразумным, — спокойно проговорил Бергер. — И не доводи себя и нас до сумасшествия. Ну кому еще захочется попасть в список тех, с кем будут сведены счеты?
— Разве кто-нибудь об этом говорил? — Староста изобразил удивление. — Если мне никто ничего не сказал, я и знать не знаю, о чем идет речь. А что, собственно, произошло? До сих пор каждый мог на меня положиться.
— Давно бы так.
— Больтке идет, — просигналил Бухер.
— Ладно, ладно. — Староста подтянул свои штаны. — Я прослежу. Вы можете на меня положиться.
Я ведь один из вас.
«Черт возьми, — подумал Нойбауэр. — И почему бомбы не упали сюда? Тогда все разрешилось бы в самом лучшем виде. Всегда случается не то, что требуется!»
— Это ведь щадящий лагерь? — спросил он.
— Щадящий, — подтвердил Вебер.
— Ну, — Нойбауэр пожал плечами. — В конце концов мы не принуждаем их работать.
— Нет. — Вебер с улыбкой представил себе, как можно заставить работать этих
