— Конечно, сэр.
— Имя, о котором мы договорились, принадлежало греческому крестьянскому мальчику, который родился в турецкой деревне, и который стал одно время самым богатым человеком в мире. Его называли оружейным королём Европы, и он был воплощением всего того, что мы в Америке не любим и чему не доверяем. З-А-Х-А-Р-О-В, с ударением на первом слоге. Вы полагаете, что теперь узнаете меня и мой голос?
— Полагаю, узнаю.
Ланни вынул записную книжку и записал телефонные номера, которые дал ему человек. Президент сказал: "Это все, Гас", и человек вышел.
"Мистер президент", — заявил Ланни, — "Вы оказали мне большую честь, и я ценю это".
"Многие из моих друзей называют меня "губернатор", — ответил другой. — "Это легче произносить, и напоминает мне о тех днях, когда у меня была нагрузка в сорок восемь раз меньше, чем сейчас. Могу ли я последовать примеру Чарли Олстона и звать вас Ланни?"
— Конечно, можете. И будьте уверенны, что если вы дадите мне поручение, я сделаю все от меня зависящее, чтобы выполнить его. Если я не ошибаюсь, нас ждут тяжёлые и опасные времена, и вам будут нужны люди, которым вы можете доверять.
— Мне они нужны прямо сейчас, Ланни, и если вы знаете кого-нибудь, расскажите мне о них. Я хотел бы пригласить вас остаться и выпить кофе с нами. Что является своего рода правилом в нашей семье, и вы встретили бы мою мать и несколько моих секретарей. Но с учетом планов, которые мы обсудили, я думаю, что вам лучше просто спокойно уйти.
— Я понимаю, губернатор.
— Не забудьте позвонить Гасу через неделю или две, а я за это время хорошо подумаю. До свидания и удачи вам.
Ланни вышел и сел в машину и уехал, говоря себе: "Чёрти что! А ведь я попал под шарм Рузвельта!"
Глава вторая
Мудры, как змии[5]
IЛанни отправился в одну из тех автомобильных поездок, в которых он объединил бизнес с удовольствием, направляясь на север вверх по долине реки Гудзон и по долине её притока Мохок. Он научился водить автомобиль ещё мальчиком и любил нежное мурлыканье хорошо ухоженного двигателя. Он наслаждался разнообразием проносившихся мимо пейзажей. Его подсознание было заполнено присутствием природы, хотя в то же время его мысли были заняты личными проблемами или судьбами мира. По настроению он мог включить маленькое радио в автомобиле, техническое изобретение, с помощью которого музыка приходила в миллионы домов и достигала путешественников на всех мировых трассах.
Ланни Бэдд научился пользоваться этими результатами ума и воображения, которые стоят очень мало и никому не причиняют вреда. Он научился заботиться о себе в этом мире, который часто бывал опасным. Он понял, что мог делать, и старался не огорчаться по-пустому. Мир был жестким и упрямым и изменялся очень медленно. Только теперь он, видимо, становился хуже, прежде чем стать лучше. Иисус, который жил во времена не столь отличающиеся, сказал своим ученикам: "Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби".
В багажнике автомобиля Ланни была картотека с сотнями картин с их ценами, а также пара пакетов с фотографиями. Он был тем, кого англичане называют "коробейником", а американцы "разносчиком". Но такого исключительного экземпляра никогда не встречали ни в одной из этих стран. Он проедет несколько тысяч километров и посетит только полдюжины клиентов, каждый из которых приглашал его в любое время, когда ему будет удобно. Но он всегда звонил по телефону, чтобы убедиться, что его визит будет приятным. Он прибудет в загородное поместье, слуги займутся его багажом. А он проведёт ночь или уик-энд, показав себя самым интересным гостем. Он расскажет о зарубежных великих мира сего и о том, что они делают и говорят. Он осмотрит художественные сокровища своего хозяина и точно и профессионально скажет, что думает. Он обязательно задержится перед последним сокровищем, которое купил для этого клиента, спрашивая, как оно "себя ведёт", что означает, по-прежнему ли клиент находит удовольствие, глядя на него. Если почувствует какую-либо неопределенность в тоне ответа, Ланни скажет: "Вы знаете, я, вероятно, смогу найти предложение на эту картину".
Когда придёт время приступить к бизнесу и рассказать этому клиенту, что хочет предложить этот "коробейник" или "разносчик", то для клиента припасён один специальный предмет, на который натолкнулся Ланни в каком-то старом замке на Рейне или в шато на Луаре. Что-то, что заставит его воскликнуть: "Это принадлежит к коллекции Тафта" или что это в этом роде. Иногда он приезжал на автомобиле-универсале своего отца, привозя картину с собой. Если он приезжал раньше своего хозяина, то брал на себя смелость, прося дворецкого снять картину с площадки парадной лестницы и повесить туда новое сокровище, так чтобы, когда хозяин пришел, в его глаза бросилась неземная красота.
Такова была практика Ланни, чтобы позволить работе говорить самой за себя. Никогда, никогда никто не мог сказать, что он пытался заставить совершить покупку или демонстрировал что-либо кроме критической беспристрастности. — "Будьте уверены, эта работа найдёт себе дом, прежде чем я вернусь в штат Коннектикут". И хозяин будет знать, что это правда, в Америке снова появились деньги. Немногие счастливчики захлёбывались дивидендами, и они не знали, что делать с ними. Если собирать старых мастеров, то нужен эксперт, который предложил бы картины на выбор. Но тогда надо заработать его уважение: то есть, быстро сесть и выписать чек на двадцать, или сорок, или, возможно, сотню тысяч долларов.
Всю свою жизнь Ланни Бэдд учился, как обращаться с богатыми и могущественными. В раннем детстве он наблюдал, как это делали его отец и мать. В те дни Робби продавал орудия убийства. Генералы и министры были его клиентами, а принцессы и графини обхаживали, уговаривали и "затаскивали их", конечно, всё за отдельную плату. В начале своих двадцатых, Ланни выбрал свой собственный путь. Суммы были меньше, но методы были теми же, как и психология жертв. Чрезмерно богатые были так же пугливы, как дикие птицы. Все охотились на них, и при малейшем намеке на опасность они сразу поднимались на крыло. Они были аномально чувствительны, и с ними нужно было обращаться, как если бы они были сделаны из мокрой папиросной бумаги. Они впитывают лесть, как губки, но только такого сорта, какая убедила бы их, что они были выше всякой лести. Каждый клиент был отдельной проблемой, А любовь к прекрасному искусству и любовь к такому замечательному самому себе
