Адольф Гитлер произносил речь. Он закрыл дверь своего кабинета, и поставил вооруженных эсэсовцев на страже перед дверью, но это не повлияло на законы акустики. Его голос слышался на лестнице, или, возможно, он проходил через пол, а может и обоими путями сразу. Казалось, это было эхо, которое размывало звук, но увеличивало его громкость. Это всегда было характерно для ораторского искусства Ади. Он пользуется им в течение тридцати лет. Да, именно так, потому что он научился перекрикивать оппозицию в приюте для бездомных в венском Obdachlosenheim перед Мировой войной, откуда его не раз выбрасывали, потому что он не молчал или не мог молчать. После войны он практиковал своё искусство, обращаясь к тысячам в шумных пивных, которые были местом митингов. После Мюнхена ни один уроженец южной Германии мог думать или даже слышать его без кружки. В те дни не было таких вещей, как микрофоны или громкоговорители, и выживание в политике зависело от силы невооруженного голоса.
Вот сегодня Ади обрушил этот голос на двух лиц, предположительно осмелившихся спорить с ним и противостоять его воле. Это могло произойти даже без этого, как Ланни хорошо знал, испытав это на себе больше, чем один раз, просто упомянув евреев или Версальский диктат. Он обнаружил, что после того, как фюрер начинал говорить, размер аудитории не имел значения, был ли это один человек, одна тысяча или один миллион. Это был уже не фюрер, это был его daimon, который, возможно, не умел считать. Или, возможно, он принял мистическую точку зрения, что в глазах Творца одна душа столь же важна, как один миллион. Во всяком случае, здесь был тот Суперголос, который распространялся и ревел по радио на всю Германию, и который на самом деле слышало все цивилизованное человечество. Более десяти лет назад Ади сказал Ланни Бэдду, что он заставит весь мир слушать его. Недавно, когда Ланни напомнил ему об этом, он ответил: "Mit Gottes Hilfe, ich hab's getan!"[72]
Австрийский военный адъютант и секретарь должны были отказаться от притворства, что они ничего не слышат. Ланни последовал их примеру. Можно было не расслышать отдельное слово, но целые фразы слышались ясно. Фюрер нацистов сказал доктору Шушнигу и доктору Гвидо Шмидт, что они были парой предателей немецкой крови и расы. Он сообщил им, что они в течение многих лет подвергали людей их собственной крови и расы унижениям и произволу только за защиту своего наследия. У фюрера был длинный список таких унижений и произвола, и он привел их все, и с каждым перечислением его неистовство росло, а голос становился более хриплым, и эхо более размывало звук. Иногда наступала пауза, можно было бы предположить, что канцлер или министр иностранных дел тогда пытались дать какой-то ответ. Но это никогда не приводило ни к чему хорошему. Он только больше гневался, и следующая его речь была громче и дольше.
VIIIЭто продолжалось пару часов, пока не раздался колокол, и наступила тишина. Ади заказал обед для своих гостей. Одним из законов этого дома было что, когда звонил колокол, все бросали всё и шли толпой вниз, как одна компания. Сам Ади отключил свою ярость, как воду краном. Это, казалось, позволяло предположить, что это было не чувство, которое управляло им, а инструментом, который он использовал в политике. Он опять стал гостеприимным хозяином и сопроводил этих предателей крови и расы к лифту, а оттуда в столовую, где за длинным столом Kanzler сидел по правую руку от рейхсканцлера и Auslandsminister по левую. Риббентроп сидел справа Шушнига, а затем Гесс, а потом генералы, а затем те, что меньшего воинского звания, с Ланни среди них, ars inter arma. По замыслу фюрера необходимо любой ценой установить его Neue Ordnung, но никогда не стоит забывать, что после этого придет мир и наступит наибольший расцвет культуры во всей истории. Так он заверил своего любящего искусство гостя. Фюрер ел свой овощной суп и овощное блюдо на второе и пил подобие пива. Остальной части компании подали рагу из заячьих потрохов с последующим яблочным пирогом из слоёного теста, очень простую еду, почти оскорбительную. Кроме того, было и ещё тяжелое испытание особенно для бедняги Шушнига, который был заядлым курильщиком сигарет, а тут у него не было никаких шансов выкурить хотя бы одну в течение девяти часов. Сразу после еды он и его министр были приглашены обратно в кабинет фюрера. Снова началось обсуждение, и через несколько минут Гитлер разразился новой тирадой. Большинство сотрудников, экспертов и других, удалилось в свои комнаты, якобы покурить а, возможно, и выпить. Но они оставались в комнатах и по другой причине. Они хотели услышать, что происходит, но не показывать, что они слушают. Когда Ланни шел в свою комнату, он отметил, что практически каждая дверь в коридоре был открытой всего на просто щель, и головы, которые были близки к щели, внезапно исчезали, когда были слышны его шаги. Весь мир знал об этом визите в Бергхоф и ждал результатов. Ожидать от тех, кто внутри здания, не слышать этого, когда они могли бы слышать, это было выше человеческих возможностей.
То, что произошло в кабинете, Ланни услышал позже от Гесса. Адвокат-канцлер привез с собой портфель с документами, которые убедили его, как профессионального юриста, что Комитет семи был в сговоре с целью свержения его правительства. Гитлер кричал на него: "Что мне делать с этим комитетом" А Шушниг, предполагая, что он на самом деле хотел бы это знать, представил документы, показывающие, что комитет финансировался и управлялся из Берлина. Конечно, Ади так разбушевался, что Гессу не нужно было рассказывать Ланни больше. Потому что он стоял у открытой щели двери своей комнаты и мог слышать всё, что говорил фюрер немцев двум австрийским государственным мужьям, что он на самом деле думал о них, об их правительстве и об их населении.
Его мнение было непечатно плохим. Ади Шикльгрубер назвал жителей Вены завсегдатаями кафе, гуляками, пьяными бездельниками и бабниками. В результате их проклятой похотливости они стали расой ублюдков, чехами, венграми, славянами, турками, цыганами, неграми, только
