Конечно, существуют пределы того, что можно, а что нельзя, в якобы свободной республике. Если досаждали известным беженцам, то случался скандал. У коммунистов и социалистов были свои газеты, выходившие большими тиражами, а им нравились сюжеты с мучениками. Как раз месяц или два назад Муссолини организовал убийство двух своих ведущих противников среди беженцев, Карло и Нелли Розелли, редакторов антифашистской газеты, выходящей на итальянском языке в Париже. Их похитили и забили до смерти в лесу. Тем же методом, который был использован в Риме, чтобы избавиться от социалистического редактора Маттеотти, вскоре после того, как дуче захватил власть. Ланни был там в то время, и его усилия рассказать внешнему миру об этом, послужили причиной его изгнания из новой Римской империи. Теперь газеты Парижа была полны историей Розелли, которая даже достигла Коннектикута. Это была плохая реклама, как для фашизма, так и для Франции. Она встревожила внешний мир, и полиция, конечно, больше не хотела этого.
Ланни был в состоянии устроить еще один случай Розелли, просто позвонив любому из американских газетчиков, которых он знал в Париже. История домчится до самых удалённых уголков земли и появится на первых страницах везде, где был grand monde и пролетариат, которые любили читать об этом. АМЕРИКАНСКИЙ СОЦИАЛИСТ ЗАЯВИЛ ОБ ИСЧЕЗНОВЕНИИ СВОЕЙ ТАЙНОЙ ЖЕНЫ. В ПОХИЩЕНИИ ПОДОЗРЕВАЮТ НАЦИСТОВ. Никакие местные убийства или даже начало мировой войны не затмит этой новости. Она затронет Оружейные заводы Бэдд и Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, Дж. Парамаунта Барнса, Ирму, Фрэнсис и четырнадцатого графа Уикторпа. В сиянии такого внимания французской полиции придётся заняться этим делом, и она, возможно, сможет найти то, что осталось от Труди Шульц, она же Мюллер, она же Корнмалер, она же Корнинг, она же Вайль, произносится как Вэй. Но что станет с картинным бизнесом, а также с доступом Ланни к высокопоставленным личностям двух континентов? Как ему выполнить свою новую работу в качестве агента Президента 103? Очевидно, что все будет fini, kaput, и разнесено в пух и прах. Для нацистов это будет крупная победа. Конечно, они на самом деле хотели получить не Труди, а узнать, где она получала деньги.
Если она была у них, то они захватили ее именно по этой причине. И они будут работать прямо сейчас, чтобы вытащить из неё этот секрет. Она много раз говорила, что она умрет, ничего не сказав. Это был первый долг каждого конспиратора, первый обет, который все они приняли. Но кто мог сказать, что будет делать человек под самыми жестокими пытками, которые может изобрести современная наука? Кто бы мог сказать, могла ли она крикнуть имя Ланни в бреду? Кто мог быть уверен, что её нельзя загипнотизировать и сказать ей, что она говорит со своим возлюбленным? Многое может случиться, и у Ланни Бэдда было много времени, чтобы представить всё это.
Если под пытками удастся вырвать тайну, то вряд ли они будут похищать сына Бэдда-Эрлинга, но они могут избить его темной ночью, и это было бы обычным случаем грабежа. Они могли бы устроить падение его автомобиля с дороги при превышении скорости, и это было бы уроком для других лихачей.
IIIНесчастный муж вернулся в свой отель и спросил, не звонили ли ему. Затем зашел в свой номер и сел. Когда он устал сидеть, то встал и стал мерить пол шагами. Он не хотел выходить на улицу, потому что Труди могла позвонить по телефону. Ведь однажды она так сделала, позвонив в этот же самый отель, когда странные люди пошли за ней на улице, и Ланни пришлось быстро придумать и сказать, как ей ускользнуть от них.
Ждать. Просто ждать. Когда человек лишен всех своих чувств и всех сил, но который ещё сохраняет свое сознание, который знает, что происходит что-то ужасное, но не может понять, что это такое, и ничего не может с этим сделать. Он не хотел есть, он не хотел читать, он не хотел никого видеть. Его мысли были полностью заняты Труди. Ее образ стоял перед ним. Эти тонкие изящные точеные черты лица, выражавшие интеллект, чуткость и моральное рвение. Она была святой. Он часто говорил это ей, поддразнивая, потому что ей не нравилось это слово из-за его церковного значения. Но религия принимает различные формы. Рождались новые конфессии, отвергая избитые конфессии прошлого. Труди была святой новой религии человечности, солидарности, сотрудничества и справедливости. Ее образ напоминал образ раннего христианского мученика с дрожащими веками и потом муки на лбу. Скандинавская мученица со светлыми волосами и голубыми глазами. У него не было ее фотографии. Единственная, которую она ему позволила сделать, была помещена в запечатанный конверт вместе с их свидетельством о браке, и отправлена Робби Бэдду с просьбой хранить в сейфе и открыть только в случае смерти Ланни.
Но Ланни были не нужны никакие фотографии. Он был искусствоведом с наметанным глазом и памятью. Он знал каждую деталь ее лица и тела. Он знал их формы и цвет, он помнил их живыми, выражавшими её ум и характер. Он приехал в Париж со своими чувствами, согретыми мыслями об ее объятиях. Теперь он ходил по гостиничному номеру, как дикое животное в клетке, его мучила мысль о ее мучениях. У него было живое воображение, но на эту тему оно ему было не нужно. Он мысленно вернулся в тот застенок в подвале Колубус Хаус в Берлине, с его полом, скользким и вонючим от несвежей крови. Он увидел тяжелую деревянную скамью со старым еврейским банкиром, "еврейско-большевистским плутократом", такова была нацистская формулировка, лежащим голым на толстом животе, и по его дряблым белым ягодицам били тонкие стальные прутья. Ланни слышал свист четырех прутьев, как ветра в дымоходе в штормовую ночь. Слышал крики, стоны, бормотание пытаемого старика.
Так спокойно, методично, автоматически нацисты избивали людей. Они делали это с длинным потоком мужчин и женщин, один за другим, пока мучители не обливались потом, пока мучители не выбивались из сил и должны были быть заменены. Жертвы падали без сознания, их оттаскивали и бросали
