Они практически отправлялись «раздетыми». Разрешалось взять с собой два комплекта белья, по две рубашки (ночные и дневные), по две пары кальсон, чулок и обуви можно было положить в чемодан. Деньги и имущество брать с собой запрещалось.
Отношение к России у многих высланных было лояльным. Вот как оценивал писатель Михаил Осоргин своих единомышленников-выселенцев:
«От революции пострадав, революцию не проклинали и о ней не жалели, мало было людей, которые мечтали бы о возврате прежнего. Вызывали ненависть властители, но не дело обновления России».
Получается, что «обновления России» хотели и те, кого потом записали во «враги народа». Осоргин проживал во Франции без паспорта. Французского гражданства не получил. Во время войны в 1940 году бежал вместе с женой из Парижа, поселившись в городке Шабри, который не был занят немцами. В своей книге «В тихом местечке Франции», осудив войну, писатель размышлял о гибели культуры, предупреждал об опасности возвращения человечества в Средневековье. Вместе с этим он твердо стоял за право человека на свободу личности. В книге «Письма о незначительном» Осоргин видел появление новой катастрофы: «Когда война закончится, — весь мир будет готовиться к новой войне». Плохо будет всем, если он окажется провидцем.
* * *Как писал Петр Алешковский в аналитической статье по поводу повести В. Ропшина (Бориса Савинкова) «Конь вороной», что террорист, ярый борец с советской властью Борис Савинков «в маленькой, но предельно сжатой повести, самым, пожалуй, частым знаком является вопросительный. Грех ли свершенное? Костры, пытки, расстрелы? Но ведь в ответ! Но ведь ради России! Какой России? Этого не знают герои повести, не знает и сам автор (Савинков. — Прим. авт.) — он ярый враг советского строя, но ведь строй этот победил, а значит, правота на его стороне.
Привыкший жить борьбой, привыкший ради идеи преступать основные, заложенные внутри каждого человека человеколюбивые заповеди, Савинков мучительно размышляет об этих основных законах человеческого общежития…»
А вот размышления, а скорее уродливое оправдание белого террориста:
«Человек живет и дышит убийством, бродит в кровавой тьме и в кровавой тьме умирает. Хищный зверь убьет, когда голод измучит его, человек — от усталости, от лени, от скуки. Такова жизнь. Таково первозданное, не нами созданное, не нашей волей уничтожаемое. К чему же тогда покаяние? Для того чтобы люди, которые никогда не посмеют убить и трепещут перед собственной смертью, празднословили о заповедях завета?.. Какой кощунственный балаган!»
Но стоило ему попасть в руки чекистов, как быстро поменялись его взгляды на жизнь в новом обществе.
27 августа 1924 года на суде он признается, что «…после тяжкой и долгой кровавой борьбы с вами, борьбы, в которой я сделал, может быть, больше, чем многие другие, я вам говорю: я прихожу сюда и заявляю без принуждения, свободно, не потому, что стоят с винтовкой за спиной: я признаю безоговорочно советскую власть и никакую другую. И каждому русскому… человеку, который любит родину свою, я, отрицавший вас, как никто, я говорю ему: если ты… любишь свой народ, то преклонись перед рабочей и крестьянской властью и признай ее без оговоров».
Получается, что даже отъявленные враги советской власти постепенно переубеждались в правоте «красного дела».
Военная коллегия вынесла ему смертный приговор, но вскоре, учитывая «чистосердечное раскаяние», заменила десятью годами тюремного заключения. В тюрьме ему разрешили заниматься творчеством. Он писал статьи, рассказы, предисловие к повести «Конь вороной», вышедшей в государственном издательстве «Прибой». Готовил письма и рассылал их своим товарищам по борьбе с советской властью с призывом закончить это ненужное дело. Считал — Россию им не побороть. Кроме того, он стал публично каяться, каяться честно и откровенно. Его упрекали за это заграничные кореша с антисоветскими взглядами. Но он их снова в письмах старался переубедить.
Мысль о том, что ему отведено судом просидеть десять лет, постоянно пугала его. Не мог он согласиться на длительные «посиделки на нарах». 7 мая 1925 года Савинков пишет письмо Дзержинскому, в котором просит освободить его как революционера и борца за идею. Почему-то он верил, что его выпустят. Но тюремная администрация, принявшая письмо, разубедила его, сказав, что помилование невозможно.
Тогда, воспользовавшись отсутствием оконной решетки в комнате, где он находился после возвращения с прогулки, Борис Савинков выбросился из окна пятого этажа и разбился насмерть.
Интересно, что в этом здании в начале 1970-х годов находился один из информационных институтов МО СССР, который курировал автор этой книги. Окно его кабинета на первом этаже выходило как раз в то место, куда упал революционер-террорист Борис Савинков. Об этом автору поведала одна из старейших сотрудниц этого института, досконально знавшая все обстоятельства гибели осужденного. Именно в этом здании и располагались подразделения ВЧК и ее следственный изолятор.
* * *Жизнь высланных «философскими пароходами» и самостоятельно покинувших Россию складывалась по-разному. Одни, тоскуя по родине, возвращались в Россию, другие не могли этого сделать по идейным соображениям. Есть смысл привести примеры из жизни за границей двух маститых российских деятелей культуры: философа Ивана Александровича Ильина (1883–1954) и живописца Ивана Яковлевича Билибина (1876–1942).
Иван Ильин был сторонником Белого движения, яростный критик советской власти в стране, идеолог Русского общевоинского союза (РОВС) со штаб-квартирой в Париже. Родившись в Москве и получив в столице фундаментальное гуманитарное образование — он окончил юридический факультет Московского университета (МУ), Ильин пошел по преподавательской стезе. Читал лекции на московских Высших женских курсах, сдал экзамены на магистра государственного права и в 1909 году был утвержден в звании приват-доцента по кафедре энциклопедии права и истории философии права МУ. После защиты диссертации «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» и получения звания доктора государственных наук он стал профессором правоведения. Ильин — один из узников немецкого «философского парохода», прибывшего 26 сентября 1922 года в Штеттин.
С 1923 по 1934 год работал профессором в Русском научном институте в Берлине, который содержался на деньги МИД Германии. Дополнительным финансовым источником Ильина были гонорары за выступления на антикоммунистических митингах и публикации статей в местных изданиях. С 1927 по 1930 годы он являлся редактором журнала «Русский колокол».
В 1938 году Ильин покидает Германию и переезжает в Швейцарию. Финансовую поддержку философу оказал композитор Сергей Рахманинов. Конечно, Ильин был патриотом России, но не советской власти и ее вождей.
О своей Родине, его народе, он отзывался тепло и критиковал Запад, мировую закулису, ратующую за расчленение России из-за страха перед этой великой страной. В работе «Что сулит миру расчленение России» (1950 г.) он прозорливо и исторически выверенно констатировал:
«Мы знаем, что западные народы не разумеют и не терпят русского своеобразия.
