В каждом нестабильном обществе, а тем более в обществе, погруженном в атмосферу войны, быстро появляется своя «пятая колонна», а в гражданской — особенно.
Причина сигнала для сбора мужиков — реакция крестьян, восставших против продразверстки и Красной армии. У церкви быстро собрались крестьяне, яростные речи которых были направлены против местных активистов, «продавшихся большевикам», развязавшим войну с собственным народом. Призывы расправиться с сельсоветчиками, коммунистами, комсомольцами и милиционерами звучали все сильней и сильней. Этот зарождавшийся крестьянский мятеж в Дубынке перекинулся и на другие села Ишимского района Тюменской области. Крестьяне стихийно организовывались в Народную армию (НА), в которой существовал даже свой управленческий орган — штаб.
В результате кровавой резни Ишимская организация РКП(б) на 20 апреля 1921 года потеряла 406 человек убитыми и пропавшими без вести. Одиннадцать арестованных коммунистов доставили в штаб НА, где их с пристрастием допросили, а потом раздели донага и стали колоть пиками и ножами. А в ночь с 12 на 13 января изувеченных побросали на повозки и увезли на казнь, выкрикивая: «Безбожник, Бог тебя наказал, а не мы!»
Со слов Ольги Ожгибесовой, в это же время мятежниками был арестован волостной милиционер, член РКП(б) Ф. Соколов. По дороге в штаб конвоиры избивали его наганом по голове, кололи пикой, приговаривая: «Записались в коммуну, хотели наше имущество разделить и на нашей шее поехать. Врете, сейчас вы отпраздновали! Власть коммунистов пала, и мы вас всех с корнем выведем, и будем хозяева сами, и будем жить по-старому: у нас все будет — сало, масло и хлеба с остатками».
Вернуться к прежней, спокойной и сытой жизни — вот и вся идеология восставшего крестьянства.
Жительница деревни Усть-Ламенская Анна Павловна Терещенко вспоминала:
«Был такой Бердов в деревне Евсино. Он деревянным стежком убивал. Ему привезут коммунистов, а он убивает. Убийцей был. Может, тыщу убил, может, две, может, три. Потом коммунисты его убили… Сначала белые — коммунистов, потом коммунисты — белых, а потом коммунисты — коммунистов».
Наверное, эта крестьянка, говоря об убийствах коммунистов коммунистами, видела в перспективе, что революция будет безжалостно пожирать своих детей, что и случилось в конце 1930-х годов.
В том же Евсино командование мятежников выпустило приказ № 2 от 9 февраля 1921 года, в котором говорилось:
«С получением сего предлагается вам в течение 3-х часов организовать отряд, арестовать всех коммунистов и истребить».
В аналитическом докладе командира 85-й бригады войск внутренней службы республики (ВНУС) Н. Н. Рахманова отмечалось:
«В Омутинском районе повстанцы подвешивали взрослых и детей, у беременных женщин разрезали животы, и все это затем, чтобы в корне истребить семя коммуны». Мятежники убивали не только коммунистов, но и сочувствующих советской власти. Так, в селе Ильинском было обнаружено около 200 трупов крестьян, валявшихся повсюду в искалеченном виде. Было видно, что они были не расстреляны, а избиты палками и заколоты вилами.
9 февраля в волостном Ильинском местные граждане восстали против советской власти. С хоругвями и колокольным звоном поп Увар кропил святой водой повстанцев на святое дело — на убийство?! Местная милиция с десятком винтовок не могла оказать сопротивление толпе. Мятежники стали убивать коммунистов и членов их семей, включая младенцев. Секретарю местного комитета партии разрубили голову, покалечили руки и ноги, тычками выкололи глаза, изуродовали все лицо и бросили в яму у кирпичного завода. Имущество семьи разграбили полностью. Были зверски убиты в Ильинке 105 человек. Уничтожались даже родственники тех, кто служил в Красной армии.
Что интересно, в Ильинском никто из крестьян и местных жителей не пострадал от коммунистов. Причина же зверств лежала более глубоко. Нет дыма без огня.
Дело в том, что в Дубынке зимой 1920 года была организована первая сельскохозяйственная коммуна «Заря». Ее руководство наделало массу ошибок. Во-первых, коммунары «прихватизировали» большую часть плодороднейших земель и сенокосов, принадлежащих общине, нарушив таким образом вековые устои землепользования. Во-вторых, на коммунаров не распространялось положение о продразверстке — у крестьян забрали все зерно, а коммунаров правоохранители не тронули. В-третьих, коммунары отреклись от веры, которая была сильна в сибирских деревнях. Недаром был живуч и сакрален русский девиз: «За Веру, Царя и Отечество (За Бога, Царя и Отечество)».
Итак, это был черный для коммунаров день. Крестьяне-мятежники начали с бесчинств в домах и на улицах. Имущество коммуны разграбили, скот увели. Коммунаров вывели раздетыми на площадь в 20-градусный мороз. Ревущих детей бросали в короба — телеги с бортами для перевозки сыпучих материалов — зерна и круп. Около 170 мужчин и женщин повели на казнь — казнили голыми на русском майдане — выгоне.
Учительница-коммунарка Лидия Томащук, чудом уцелевшая в те дни, вспоминала: «В селе творилось что-то невероятное. Со всех сторон неслись вопли, стоны, рыдания, ругань. На снегу уже валялись мертвые и раненые. Окровавленных людей куда-то тащили, издевались над ними».
Вот они, русский бунт, русская смута…
Удивительно, что вчерашние мирные крестьяне, ограбленные, униженные, обозленные, вдруг стали палачами.
А может, не вдруг — взыграла проснувшаяся генетика? Похоже — да! Но это ДА было с той и с другой стороны.
Уже окоченевших на морозе раздетых коммунаров суд народный после ночного бдения решил всех утром убить! Убивали колками и тычками, поднимая пронзенные тела на заостренные деревянные пики. А потом всех их сожгли на берегу Коммунарского озера.
Когда в волость вернулась советская власть — повторилось то же самое. Теперь убивали мятежников. В Дубынском краеведческом музее есть одна картина: всклокоченный дьякон «посылает проклятия» в адрес красноармейца — продразверсточника. Удар шашкой обрывает жизнь священника.
К маю большевики стали понимать, что в демократию, кажется, наигрались — хватит! Дальнейшее народовластие означало хаос и смерть. Возникла дилемма: либо сдавать власть, либо устанавливать диктатуру и брать хлеб у селян силой с использованием армии и правоохранителей.
Линия фронта теперь проходила между государством и держателями хлебных запасов, без разницы, кто они были — кулаки, помещики, торговцы, середняки. Бедняков тоже потрошили.
«Причиной конфликта являлись цены, — писала Елена Прудникова, — правительство проводило хлебную монополию и устанавливало твердые цены, кулаки и торговцы требовали цен вольных, коммерческих, чего государство, во избежание массовой гибели своих граждан от голода, допустить не могло».
При этом кулаки, даже лишившись земли, главенствовали по селам. Они имели авторитетные позиции в конкретной среде обитания, влиявшие на поведенческую мотивацию остальных односельчан, которые хорошо знали народную мудрость, что «без денег проживу, а без хлеба — нет», «лиха беда — хлеба нажить, а с хлебом — кому хочешь можно жить». Поэтому крестьяне прекрасно понимали, что кулак, державший на прицеле поговорку «придет весна — и ты хлебушка попросишь», может помочь им при севе зерном.
Естественно, при таких условиях сельская буржуазия, которую красные называли деревенскими мироедами, легко захватывала власть в местных Советах, лишая государство возможности
