Правда, основы идеологического воспитания он получал не только в пионерской и комсомольской организациях. Свое мировоззрение «верного строителя коммунизма» он оттачивал под ненавязчивым влиянием отчима.
Петр Сергеевич считался одним из передовых рабочих в горняцком коллективе. И – вот обязаловка! – как член партии отчим должен был выписывать множество газет – от центральных до местных, которые в советское время все были «органами» если не ЦК КПСС, то обязательно крайкома КПСС или райкома, или горкома партии. Попутно отчим приобщал и своих сыновей к чтению прессы, выписывая «Пионерскую правду».
Образование у отчима было всего ничего: церковно-приходская школа да незаконченное среднее. А между тем он всю жизнь поражал Евгения огромностью своих знаний, каким-то сверхъестественным предвидением событий и явлений, в том числе и на общегосударственном уровне. Например, как только ему стало известно об избрании М. С. Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС, отчим сердито изрек:
– Ну, этот гребаный комсомолец страну развалит окончательно!
Через несколько лет так оно и произошло.
Подобная проницательность, высказываемая отчимом сразу и откровенно, да еще усиленная крепким словцом, за которым он в карман не лез, не могла не сказаться и на характере отношения Евгения к людям, к событиям и явлениям общественного и политического характера. Правда, начиналось оно, это отношение к окружающему миру, с недоумения…
Подражая отчиму, Женя внимательно читал очередной номер «Пионерской правды», буквально изучая каждую заметку, каждую статью. И всегда удивлялся: в других городах и селах пионеры живут красиво и интересно, ну совсем как взрослые в кинофильме «Кубанские казаки». Ох, как были нелюбимы школьниками пионерские сборы и собрания, ради участия в которых требовалось оставаться в школе после уроков и – на голодный желудок – выслушивать доклады старшей пионервожатой и классного руководителя (не очень-то увлекательно излагаемыми). Правда, вполне реальным, «живым» делом был сбор металлолома. Но и это «мероприятие» в конечном итоге вызывало недоумение: ради чего все это делается, если собранный металл потом годами ржавел на школьных задворках?
Впрочем, недоумение было поверхностным, летучим, по-детски мимолетным. Ведь главной в нашей жизни была аксиома: «пионер – всем ребятам пример!». И ребята старались быть примерными, выдерживая пытку пионерскими сборами и собраниями. Ребята очень хотели стать комсомольцами. А для этого требовалось быть в первую очередь примерными пионерами.
Комсомол же казался выросшим у околицы Уссурийска мальчишкам и девчонкам какой-то волшебной страной, светлой, чистой, огромной, в которой нет грязи будней, нет этого школьного здания, вечно требующего ремонта и вечно не ремонтирующегося из-за нехватки средств. Для полусельских – полугородских мальчишек, комсомол был главной мечтой и целью жизни. И вступать в него готовились с каким-то душевным подъемом.
Повзрослели, что ли?
Зубрили Устав ВЛКСМ, старательно запоминали имена руководителей коммунистических партий зарубежья (непонятно – зачем?). Десятки раз переписывали заявление, чтобы оно было чистым, чтобы почерк был красивым и аккуратным и чтобы в заявлении обязательно имелась сакраментальная фраза «Хочу быть в первых рядах советской молодежи»…
И вот наконец вызов в Уссурийский райком комсомола (школа располагалась за городской чертой и поэтому относилась к Уссурийскому районному комитету ВЛКСМ, а не к горкому комсомола) для вручения комсомольских билетов. А райком – в центре города. И шагать до него добрых десять – двенадцать километров.
Городского транспорта как такового в те годы в Уссурийске не было. Правда, имелась «душегубка», выжившая на фронте полуторка марки ГАЗ, кузов которой был оборудован деревянными сиденьями (прибитыми к бортам поперек кузова почерневшими от непосильных трудов сосновыми досками) и укрытый брезентовым тентом со множеством латок, видимо, прикрывавших следы пулевых и осколочных попаданий. Но и эта полуторка, которая по задумке городских властей должна была возить население уссурийских окраин в центр города и доставлять людей обратно к их жилищам, постоянно находилась в ремонте.
Поэтому ребята решили не ждать «боевую» транспортную единицу, а идти в центр города пешком. Три тезки, три Евгения, три одноклассника…
Дело было весной. В самую распутицу. Поэтому вырядились в кирзовые сапоги и пошли прямиком по оврагам, поелику возможно сокращая свой пеший путь. При подходе к центру города, где преодоление оврагов уже не предвиделось, решили вымыть свои «кирзачи» от налипшей в пути грязи.
Кому доводилось носить этот вид обувки, тот знает, что как ни отмывай кирзовые сапоги, а грязь между пупырышками кирзы всегда останется. Она оставалась тонкой сеткой, опутавшей носки, подъемы и, особенно, голенища сапог. Придать им первородный черный блеск можно было только сапожной ваксой. Но не было у них ваксы. И все тут. И вот так, казалось бы, в вымытых, но в то же время грязных сапогах четырнадцатилетние Евгении трепетно переступили порог Уссурийского райкома комсомола.
Евгений никогда не верил в существование сказочных персонажей. Но в райкоме комсомола пришлось отказаться от своего неверия.
Комсомольские билеты вручал второй секретарь райкома ВЛКСМ, такое воздушное создание, очень белокурое, очень-очень голубоглазое, с удивительно хрупкой талией. Кстати, тогда-то Евгений впервые увидел молнию на талии платья и понял, что есть такие худенькие девушки, которым достаточно только застегнуть этот замок на своей одежде, чтобы стать изумительно хрупкой, а не утягивать себя крепким ремешком, как это делали деревенские девчата, откормленные на домашних харчах.
И вот эта девушка, комсомольский вожак, принялась задавать «общественно-политические вопросы»: кто в Испании секретарь компартии, кто возглавляет комсомол приморского края или, например, в каком году комсомол был награжден третьим орденом и за что, ну и все остальные вопросы в таком же идейно-выдержанном духе. Самый, естественно, ответственный вопрос, который задавался всем: почему ты хочешь вступить в комсомол? И ответ, который признавался единственно верным: хочу быть в первых рядах строителей коммунизма!
В момент, когда звучал ответственный вопрос, комсомольская фея бросила полный презрения взгляд на грязные кирзовые сапоги, поджала пухленькие губки и строго выговорила:
– Что ж это вы, а? Пришли получать комсомольские билеты, так могли бы хотя бы сапоги почистить?
Она не знала или не хотела знать, что ребята прошли пешком двенадцать километров по вязкой весенней распутице и что сейчас, получив комсомольские билеты, пошлепают назад по этим же непролазным километрам, голодные, усталые и, главное, обиженные чистеньким городским высокомерием второго секретаря райкома ВЛКСМ.
А еще на рассвете ребята представляли себе, что те, кто будет вручать им комсомольские билеты, – это люди мужественные, добрые и внимательные. На деле все оказалось иначе: прозаичнее, грубее, равнодушнее.
Вспоминая о юности, Евгений Петрович не переставал удивляться тому, что первая, еще школьная встреча с Владивостоком не оставила никаких особых эмоций и впечатлений.
Случилась эта встреча в конце 50-х годов двадцатого века.
На весенних каникулах неугомонная классная руководительница Валентина Дмитриевна организовала экскурсию в краевой центр.
Ближе к вечеру всем классом втиснулись в
