Вагазов хрипел. Его руки беспомощно болтались в воздухе. В какой-то момент Леше показалось, что неровен час, и он его задушит, и тут же ослабил хватку.
Ренат улыбался. Мерзкая, изогнутая улыбочка.
– Если бы ты только знал, с кем связался, Мышкин, – протянул он. – Если бы знал… Лучше бы тебе умереть в том пожаре, мой друг.
Леша хотел ударить, но остановился. В горле запершило, а в нос ударил запах паленого – как тогда, год назад, когда их квартира была объята огнем, а он пробирался по стенке в гостиную. Как в ту ночь, когда он с палкой сервелата за пазухой оказался в кафе «Доктор Живаго».
Вагазов ударил его по лицу кулаком, потом еще и еще, схватил за шиворот и потащил, как котенка.
– Смотри вниз, Мышкин.
Тут Леша увидел обрыв. Еще секунда – и ноги потеряли сцепление с землей. Он повис над морской бездной, из последних сил хватаясь за Вагазова.
– Вот и всё, Мышкин, – Ренат улыбнулся. – Смерть в Эскритьерре – смерть наяву. Будем прощаться?
Леша еще сильнее вцепился в руку Рената, впился ногтями в его мягкую ладонь, постарался подтянуться…
– Фиговый из тебя получился акабадор.
И Вагазов тряхнул рукой. Крича, Леша полетел вниз. Пару секунд он падал, пока наконец не ударился о прибрежные скалы и не исчез в набежавшей волне.
Veintidos/ Бейнтидос
Бок жгло. Кряхтя, Леша перевернулся на спину и зажал рану ладонью. Запах прибоя исчез. Вода – тоже. Он лежал, весь в пыли, на твердой поверхности и дрожал от резких порывов ветра. В кармане завибрировал телефон. С третьей попытки Леша вытащил его и прижал к уху.
– Ты живой? – затараторил Анохин. – Я звоню двадцатый раз. Где ты? Почему не вернулся в подземелье?
– Я ранен, кажется, – ответил Леша. – И я в Москве. Наверное.
– Осмотрись! Что вокруг?
Леша приподнялся на локтях и увидел горящие башни Москва-сити. Он лежал на крыше жилого дома, грязной и испачканной голубиным пометом.
– Мы с Денисом приедем, – пообещал Никита, выслушав сбивчивые объяснения. – Жди.
Леша отключил телефон и лег, прижав колени к подбородку. Грязно – черт с ним. И холодно. Там, справа, пылали огнями вечно бессонные, ненавистные башни Сити. Место, где работает отец. Нет, работал отец. Москва-сити, элитный фитнес-клуб в «Городе столиц», квартира на Якиманке, Кипр – Лешин мир остался далеко-далеко, и теперь можно только смотреть на него издали, извозившись в голубином помете и пылище.
Никита с Денисом приехали быстро. Леша запомнил обрывками: как они залезли на крышу, как тащили его по узкой лестнице, как пахло в подъезде едкой краской вперемешку с мочой. Как везли по ночной Москве, и Никита всё тер Лешин бок антисептиком для рук, а Денис повторял: «Сейчас, сейчас». Как спорили, надо в портал или своим ходом. Как Никита волок его до комнаты. Как позвонили в скорую и как она приехала, и как его перебинтовал усатый фельдшер и сказал, что всё в порядке, что в больницу не нужно. Как, наконец, Леша заснул, укрывшись до подбородка колючим одеялом. Как всё закончилось.
* * *– Выглядишь до сих пор не очень, – сказал Никита, когда они спешили на урок к Чубыкину – Бок не болит?
– Нет, – соврал Леша. – Нормально всё.
– Ты можешь еще раз повторить, как всё было?
– Сколько можно! – заорал Леша. – Я двадцать раз сказал: он меня чуть не убил! Я чуть не сдох!
– А ты точно не… – Никита осекся.
– Преувеличиваю? Это ты хотел сказать?
– Ну, Лех. Просто он же не мог тебя убить при всех!
– Вот уж не знаю! Почему никто не испугался, когда я не вернулся в подземелья?
– А ведь там никого и не было… Мы все тренировались в Эскритьерре… В безлюдных местах. Все создавали порталы. Может, если ты так уверен, стоит сказать Кировой?
– И кому она поверит? Своему коллеге или мне? Скажет – испугался слишком да и всё, – заупрямился Леша. – Тем более я и сам уже ни в чем не уверен.
– Ну как знаешь. Готов? – сменил тему Анохин.
– А ты как думаешь? – Леша потряс перед лицом друга учебником русского языка.
Всё воскресенье Леша провел в кровати. На щеке – царапина, подбородок – один сплошной синяк, наполовину заплывший левый глаз – из драки с Вагазовым он вышел проигравшим. Еще и бок. Бегать или идти гулять сил не было. Поэтому, последовав примеру Анохина, Леша взял учебник по русскому, сцепил зубы и стал учить правила. Русский шел туго, но Леша не сдавался – отчасти из-за проснувшегося азарта, отчасти из-за невозможности как-то развлечься. «Ну, этот тупой диктант на четыре я точно должен написать», – подумал он после пяти часов усердной зубрежки.
Чубыкин был не в духе. Он рассадил всех по одному, а Лешу и вовсе заставил сесть на первую парту в среднем ряду.
– Достали двойные листочки, – процедил учитель. – Сейчас посмотрим, кто из вас чего стоит. Мышкин, тебе по лицу танком прошлись, что ли? Наберут драчунов не пойми откуда, а потом жалуются, что дисциплины нет.
Леша проигнорировал выпад. Он молча выдрал из тетрадки листок и приготовил ручку.
– Всё в доме переменилось, всё стало под стать новым обитателям, – прочитал Чубыкин быстро и без выражения.
Он морщился, словно глупый, специально напичканный лишними словами текст вызывал в великом ценителе Достоевского естественный протест. Леша водил ручкой по бумаге, стараясь успеть за чтением. Краем глаза он заметил, как Сеня торопливо списывает с мокрой ладошки. «Хорош отличник!» – фыркнул Леша. В конце урока Чубыкин с силой вырвал у Леши листок, едва дав ему поставить финальную точку.
– Ну как? – поинтересовался Анохин, когда они вышли в коридор.
– Вроде ничего, – пожал плечами Леша. – Сенька списывал, видел?
– Говорят, он этот текст в интернете нашел. Ну, везет.
Леша отмахнулся: черт с ним, с диктантом и с Сеней.
Гораздо важнее, что скрывает Ренат Вагазов.
– Слушай, – Леша вспомнил сцену в «Докторе Живаго»: Быков презрительно пинает лежащего Никиту, – всё-таки. Расскажи о поворотном моменте.
– Нет, – отрезал Никита.
– Это почему?
– Просто – нет.
– Зачем ты лег под поезд, Анохин? Умереть хотел?
Никита смотрел себе под ноги и ничего не отвечал.
– Не хотел я умереть, – наконец сказал он тихо. – Меня ребята в школе задирали. Они сказали – если лягу на рельсы, значит не слабак. И я лег. Я думал, этот поезд… он меня переедет. Я думал, всё. А потом я встал, надеялся, они смотрят, а они – нет.
– И что было потом?
– Сначала всё было нормально. Ну, насколько может быть нормальным. А потом, в мае, за пару недель до моего пятнадцатилетия, всё поменялось. Словно я стал другим. Я чувствовал запах того утра. Весной. Мне казалось, я постоянно мерзну. Иногда я видел каких-то людей, и сразу вспоминал о том дне. И запах. Я
